Прошло десять лет, и за это время на долю Селины выпали все тридцать три несчастья. Джули неожиданно столкнулась с ней, когда та спрыгнула с фермерской телеги на Прери-авеню. Перед Джули стояла загорелая, обветренная изможденная женщина с завязанными узлом и заколотыми длинной серой шпилькой волосами, в широкой ситцевой юбке, испачканной грязью с колес телеги, в старых мужских ботах на тонких ногах и в мужниной фетровой шляпе, уродливой и мятой. В руках она держала початки кукурузы, морковь, редиску и пучки свеклы. У нее были гнилые зубы, плоская грудь и провисший карман на ситцевой юбке. Но Джули, взглянув на Селину, узнала ее глаза. Она бросилась к ней в своем шелковом наряде – прекрасном платье с заложенными складками, пышными рукавами и в шляпе с пером, – закричав:

– О Селина! Дорогая! Дорогая моя! – а потом зарыдала от ужаса и жалости: – Дорогая!

Она схватила Селину, морковь, свеклу, кукурузу и редиску в свои объятия. Овощи рассыпались вокруг них по тротуару перед величественным каменным домом Джули Хемпель Арнольд на Прери-авеню. Но, как ни странно, вовсе не Джули, а Селине пришлось утешать подругу, похлопывая ее по плечу в шелках и повторяя:

– Ну-ну… Все хорошо, Джули. Все хорошо. Не плачь. И чего это ты вздумала плакать? Ш-ш-ш… Все хорошо.

2

Селина решила, что ей очень повезло, когда она получила место учительницы в голландской школе Верхней Прерии в десяти милях от Чикаго. Тридцать долларов в месяц! Жить она должна была в доме Класа Пола, фермера-овощевода. Все устроил Огаст Хемпель, а точнее, Джули, которая уговорила отца. В свои сорок пять Огаст Хемпель, мясник с Кларк-стрит, знал всех фермеров и скотоводов на мили вокруг, как и сотни других, чьи хозяйства были разбросаны дальше по округу Кук и всему штату Иллинойс.

Найти для Селины Пик голландскую школу не представляло для Огаста труда. Правда, до сих пор учителями в Верхней Прерии всегда были мужчины. Но в том году многообещающий местный учитель уволился перед началом занятий, и таким образом открылась выгодная вакансия. Случилось это в сентябре. А школа открывалась только на первой неделе ноября. В том краю в начале осени все девочки и мальчики старше шести лет обязательно помогали в поле своим родителям-фермерам. За два года Селина должна была набраться достаточно опыта, чтобы затем претендовать на место уже в городской школе. Огаст Хемпель дал ей понять, что, когда придет время, он сможет устроить и это. Селина подумала, какой замечательный человек этот ловкий краснощекий мясник. И была права.

В сорок семь лет без всякой посторонней помощи Огаст Хемпель учредил известную консервную компанию своего имени. В пятьдесят его товары заполняли склады не только в Чикаго, но и в отделениях фирмы в Канзасе, Омахе и Денвере. В шестьдесят его имя красовалось на сортировках, фабриках и консервных заводах от Гонолулу до Портленда: «Хемпель – вот то, что вы искали!»

Продукция Хемпеля отличалась удивительным разнообразием: от свинины до ананасов, от жира до виноградного сока. Обвинительные акты значили для заводчика Хемпеля не больше, чем для вас судебное постановление о превышении скорости. Кое-что в его характере проясняет тот факт, что фермеры, знакомые с ним сорокалетним, по-прежнему продолжали звать теперешнего шестидесятилетнего миллионера просто Ог. В шестьдесят пять он увлекся гольфом и выигрывал у своего зятя Майкла Арнольда. Великолепный старый пират бороздил полные опасностей коммерческие моря Америки 1890-х, и только много позже всевозможные комиссии, следователи и дотошные сенаторы заставили его черный торговый флаг перекраситься в белый.

Селина занялась подготовкой к отъезду с удивительным для ее юного возраста и неопытности благоразумием. Один из голубых бриллиантов она продала, а другой оставила. Все свое наследство в размере четырехсот девяноста семи долларов положила в банк. Купила себе крепкие, удобные башмаки и два платья. Одно коричневое, шерстяное, которое она сама украсила белым воротничком и манжетами, получилось очень скромным и изящным (на уроках манжеты, конечно, придется закрывать черными сатиновыми нарукавниками). Другое же, из темно-красного кашемира (безумие, но она не смогла удержаться), предназначалось на выход.

Она с увлечением изучила все, что смогла найти, о районе, который когда-то назывался Новой Голландией. Его население сплошь составляли фермеры-овощеводы, и по национальности они были голландцами, такими же, как жители Нидерландов, откуда приехали их отцы или они сами. Ей рассказывали о деревянных башмаках, в которых эти люди ходят по мокрым полям прерии, о загорелом трудяге Корнелиусе Вандербильте, пребывающем в полном неведении о существовании своего знаменитого нью-йоркского родственника, о крепких, флегматичных, трудолюбивых фермерах, живущих в низких домиках с множеством окон, построенных по образцу их родных жилищ на севере Голландии. Многие приехали из города Схорл или его окрестностей, а кое-кто из низменностей вокруг Амстердама. Селина представляла себе некое подобие странного поселения из замечательной новеллы Вашингтона Ирвинга «Легенда о Сонной Лощине». Покинувший деревню учитель, конечно, казался ей вторым Икабодом Крейном, а фермер, в доме которого ей предстояло жить, современным господином ван Тасселем, любившим, хмыкнув, выкурить трубочку. Однажды они читали эту новеллу вместе с Джулией Хемпель, когда той удалось нарушить материнский запрет. Селина, рисуя в своем воображении кукурузные поля с созревшими золотыми початками, пышки с хрустящей корочкой, рассыпчатые пончики, аппетитных диких уток, копченую говядину и тыквенные пироги, а в придачу к ним деревенские танцы и розовощеких фермерских девушек, жалела бедняжку Джули, которая оставалась в сером, скучном и таком обыкновенном Чикаго.

В Верхнюю Прерию Селина выехала в последнюю неделю октября, усевшись рядом с Класом Полом на козлах запряженной парой лошадей телеги, в которой фермер обычно возил овощи на чикагский рынок. На своем высоком сиденье она была похожа на бойкого воробьишку рядом с быком голштинской породы. Так, подпрыгивая на ухабах, они катились по длинной Холстед-роуд, освещенные закатным солнцем конца октября. Прерии в окрестностях Чикаго тогда еще не казались такими величественно жуткими, как на рисунках Пеннелла, – с отвалами шлака, дымовыми трубами и доменными печами. В тот день в закатных солнечных лучах поздней осени во все стороны простирались поля, и над ними уже начинал подниматься озерный туман, словно шифон, покрывающий золото. Миля за милей капустных полей, зеленых, как нефрит на фоне чернозема. Миля за милей краснокочанной капусты – сочный цвет бургундского вина, пронизанный черными полосками. А между ними средоточием солнечного света – кучи собранной кукурузы. Кое-где на горизонте в рощицах пестрели коричневатые и бронзовые дубы и клены. Увидев всю эту красоту, Селина с ее любовью к прекрасному