Я привстал. Карлик. Имя напрашивалось само собой, поскольку среди наших циркачей был всего один карлик.

– Так это был Великан Моут?

– Нет, никто его не знает. Этот карлик не циркач. Его здесь никто никогда не видел.

На какое-то мгновение мне даже показалось, что он меня разыгрывает. Это было полной бессмыслицей. В балагане с уродами найден голый карлик, которого зарезали ножом, причем этот карлик не имеет никакого отношения к ярмарке. И его никто здесь не знает. Немыслимо было в это поверить, однако я понимал, что дядя Эм не стал бы шутить подобными вещами.

– А где была его одежда? – спросил я. – Полиция нашла его одежду?

– Нет.

– Но как это возможно?

– Это не наше дело, Эд. Пусть полиция сама в этом разбирается.

– Ну ладно. – Я снова лег и через какую-то минуту заснул как мертвый.

На следующее утро я проснулся довольно рано. Сам не знаю, что меня подняло, но я проснулся и тут же начал обдумывать вчерашнюю историю. Дядя Эм всегда говорит, что много думать опасно, – это одно из его излюбленных суждений.

Думать, говорит он, так же вредно, как курить. И гораздо хуже, чем напиваться. На самом деле он уверен в обратном.

Я оделся, причем в свой самый лучший костюм. Почему – сам не знаю. Дядя Эм все еще спал.

Небо в тот день было тускло-серого цвета, но дождя не было. Несмотря на ранний час, было удушливо-жарко. Ни одно дуновение ветерка не колыхнуло слабо натянутые полотнища палаток. Они казались такими неподвижными, как будто сделаны из серого камня.

Я стоял на мокрой траве у входа в нашу палатку и спрашивал себя, какого черта я поднялся в такую рань. И решил, что сделал это, чтобы хорошенько подумать.

Завернув брюки, чтобы не испачкать их в грязи, я направился в сторону центральной аллеи. За каруселями какие-то люди кидали в грязь опилки целыми лопатами. Рядом с ними стояла тележка. Больше вокруг никого не было.

Я спустился вниз, к краю ярмарочной площади, где стоял фургон Хоги. Мардж обычно поднималась очень рано. Я честно признался самому себе, что хотел повидаться с ней только затем, чтобы навести разговор на Риту.

Но в фургоне Хоги никто не подавал признаков жизни, так же как и в фургоне Уолтера и Дарлены: правда, я и не надеялся, что Рита уже встала. Наверняка она легла спать гораздо позже, чем я.

Я вернулся к центральной аллее, и мне вдруг захотелось попрыгать через лужи. К счастью, я удержался. А затем от нечего делать поплелся к бассейну, где демонстрировали сальто-мортале. Я посмотрел на трамплин и, вздрогнув, представил себе, что нахожусь наверху и готовлюсь прыгнуть с этой страшной высоты в бассейн, имеющий всего полтора метра глубины. А ведь когда-то эта мысль казалась мне соблазнительной! Постояв у бассейна, я вновь побрел к центральной аллее. У балагана с уродами на маленькой эстраде, где обычно орал зазывала, сидел незнакомый человек и покуривал сигарету. Это был здоровенный мужик, который поглядывал вокруг с самым дурацким видом. Мне почему-то сразу пришло в голову, что он из полиции. Разглядев его ботинки, я в этом совершенно уверился. Переброситься парой слов с тупицей-полицейским было все-таки лучше, чем слоняться без толку вокруг балаганов. Я небрежно бросил ему! «Привет!» – и он ответил мне тоном, располагающим к дальнейшему знакомству. Он не проявил ко мне особого интереса, но был вполне вежлив. Я подошел поближе:

– Полицейский?

– Как видишь, это сразу бросается в глаза. Стараюсь войти в роль. Народу это нравится.

Он оказался гораздо симпатичнее, чем я предполагал. Я сел рядом на эстраду зазывалы и полю6опытствовал:

– Ну и как идут дела?

– Погано, – последовал ответ. – Эти чертовы циркачи совершенно отказываются помогать. Ты циркач?

– Да. Я слышал, что убили какого-то карлика. Как его звали?

– Неизвестно, – ответил он. – Никто его не знает, никто о нем ничего не слышал, никто его не видел. Хорошенькое дело! Находят уродца в костюме Адама в балагане, где демонстрируют уродов, – и никто ничего не знает! Пусть расскажут это кому-нибудь другому!

Он бросил сигарету в мокрую траву, вынул из кармана измятую пачку н сунул в рот вторую сигарету. Зажигалка вспыхнула, и он с удовольствием затянулся.

– Это, конечно, кажется полным идиотством, но я провел целый сезон на этой ярмарке и могу вас уверить, что у нас работает только один карлик, – сказал я.

Он с грустью покачал головой.

– Они все говорят то же самое. Где ты был во время этих радостных событий? Я что-то не помню, чтобы я видел тебя этой ночью. Так где же?

– Я спал. Вернулся довольно рано и сразу лет. Я даже не слышал выстрела, но мой дядя меня разбудил, чтобы…

– Подожди-ка, давай оформим это официально. Так мы сэкономим время.

Он достал из кармана записную книжку, карандаш и приготовился записывать.

– Имя?

– Эд Хантер. Девятнадцать лет – почти двадцать. Работаю на ярмарке около года. Живу со своим дядей Эмброзом Хантером. Он держит тут балаган с аттракционами.

– Помню, помню! Такой толстенький коротышка?

– Это он. Отличный мужик! – сказал я.

– Итак, вы ночуете оба в палатке позади вашего балагана?

– Да. – И я рассказал ему, как проснулся и, накинув на голое тело плащ, пошел за дядей Эмом в маленькое шапито, чтобы увидеть убитого. Но потом я слегка приврал: я помнил, что дядя Эм не сказал им о том, как я возил Риту по городу. Значит, и я должен был об этом помалкивать. Я сказал, что вернулся в палатку и снова заснул.

Он бросил на меня странный взгляд.

– Ты проспал весь остаток ночи?

– Конечно.

– А когда ты встал сегодня утром?

– Недавно. Четверть часа назад, может быть, двадцать минут.

– С кем ты разговаривал с тех пор, как поднялся?

– Ни с кем.

Он положил записную книжку обратно в карман, а затем посмотрел на меня так пристально и серьезно, что я внутренне съежился. Наконец он отвел глаза и бросил куда-то в пространство: «Ах ты, черт побери!» Мне показалось, что он обращался к самому себе.

– Вы, циркачи, не любите полицейских, не так ли?

Этот вопрос застал меня врасплох.

– Думаю, многие не любят полицию.

– А почему?

– Ну, потому что мы, циркачи, например, считаем, что закон против нас. Полиция запрещает наши лучшие спектакли в большинстве городов, где мы работаем, и…

– Разве мы запрещаем законные и приличные зрелища?

– Ну,