— Уже ломали?

Мы оба засмеялись, и это послужило катализатором. Я почувствовал уважение к этому миссионеру. Он, конечно, не друг, но уже и не враг.

Андрес взял вилы, сделал несколько показательных разворотов, демонстрируя их боевую суть.

— Объясняю разницу, — он ничуть не задохнулся, дышал легко и ровно. — Не смейся, но вилы действительно длиннее, и имеют два зуба. Наш оружейник делает их из пальцев багета, поэтому они легко пробивают шкуру любого изменённого. С таким оружием легче получить первичные навыки, а новичок чувствует себя спокойно и уверенно. Однако не все из них доживают до той поры, когда начинают понимать, что длина не является преимуществом, а самоуверенность — первый шаг к поражению. А вот нож учит точно рассчитывать каждый удар, и надеяться не только на него, но и на себя. Кроме того, у него есть ещё одно неоспоримое достоинство: при необходимости его легко спрятать. Что выберешь?

— А примас чем пользуется?

— Ножом.

— Тогда и я ножом.

— Правильный выбор. Пойдем, подберём тебе оружие.

Андрес отвёл меня в местный арсенал. Такая же пещера, как остальные. У входа под набольшим навесом стоял верстак, над ним склонился тучный мужчина в шортах, и вытачивал напильником заготовку ножа. Сильно пахло хвоей и ещё чем-то пряным.

Гвоздикой!

Я отпрянул назад, прикрывая ладонью рот и нос.

— Реакция верная, — похлопал меня по плечу Андрес. — Но бояться нечего, здесь чистой пыльцы нет. Так пахнет клей. Брат Гудвин, — он кивком указал на толстяка, — использует его для сварки деталей. Брат, покажи свою работу.

Толстяк посмотрел на нас сквозь сильный прищур, вытер руки ветошью и пробасил:

— Вечно ты не ко времени, приор Андрес… Ладно, идёмте.

Он провёл нас вглубь кельи. Вдоль стены стояли стойки с оружием: калаши, ружья, винтовки Мосина, ППШ. В специально вырубленных горизонтальных нишах лежали магазины, вскрытые цинки, инструменты, детали, патроны россыпью. Среди хлама я увидел несколько ножей. Гудвин выбрал один, вынул из ножен и повертел в пальцах.

— Этот тебе подойдёт. Ты крупный, пальцы длинные, в самый раз будет. Лезвие двадцать четыре сантиметра, ширина пять, обоюдоострый, так что можешь хоть колоть, хоть рубить, хоть вспарывать. Слышал про Самсонова[1]? Вот это мастер был. Я, конечно, по-евойному не умею, но стараюсь, а уж формой очень похоже. Любого изменённого завалишь, если знать, куда бить, а уж человека и вовсе пополам разрубишь. И балансировка — глянь…

Он положил нож рукоятью на указательный палец, и нож застыл.

— Не смотри, что нож такой большой, середина тяжести у крестовины. Это потому что лезвие не стальное.

— Деревянное что ли? — усмехнулся я.

— Башка у тебя деревянная. Это не железо, — он постучал полотном по металлической оковке ножен. — Пластины язычника. Соединяю их по несколько штук и склеиваю. Чуял гвоздику? Вот. Пыльца, кедровая смола, рыбий жир, ещё кое-что. Клей получается, ничем не отдерёшь, только напильником доработать, как в анекдоте. Ха-ха!

Он сделал несколько пассов. Нож запорхал в руке как бабочка в полёте. Потом подкинул ветошь и подставил под неё лезвие. Ветошь распалась на две части.

— Понял как? Ни одна шкура не устоит. И за лезвие не хватайся, без пальцев останешься. Много у нас тут таких порезанных ходит. Ха-ха!

Толстяк вернул нож в ножны и протянул мне.

— Пользуйся, коли уж одним из нас становишься. А заслужишь, так примас его тебе насовсем отдаст.

Из кельи брата Гудвина мы вернулись на берег. Андрес взял мой нож, подкинул, перебросил из руки в руку.

— В Загоне за такой нож пятьсот карат дают. А уж за триста с руками оторвут. — Андрес замолчал, позволяя мне прочувствовать величину суммы. — Только мы ими не торгуем. Чтобы изготовить его, у брата Гудвина уходит несколько месяцев. Но оно того стоит. Нет ничего острее пластин язычника, как что лезвие даже точить не придётся. Но Гудвин прав, с ним нужно осторожно. Пальцы, не отрежешь, для этого постараться надо, но пораниться не сложно. Я тебя научу, как правильно с ним обращаться.

[1] Речь идёт о тульском мастере по изготовлению охотничьих ножей Егоре Петровиче Самсонове.

Глава 3

В миссии проживало около трёхсот человек, и как в Загоне, они делились по статусу. На вершине примас: царь, бог, вождь и президент в едином лице. Одним словом — Контора. Я пробовал узнать его имя, не получилось. В ответ люди лишь пожимали плечами: либо не знали, либо не хотели говорить. Дальше следовали приоры: Андрес, Урса и Готфрид. Все трое ненавидели друг друга и по возможности старались подставить. Примас к месту и не к месту любил повторять, что устал, что пора на Вершину, и кто-то из троицы должен занять его место. Вот они и бодались. Однако хитрый старик никуда подниматься не спешил, странно, что они этого не понимали и продолжали цапаться, а ему доставляло удовольствие следить за их вознёй.

Ниже по статусу стояли рядовые миссионеры. Большую часть времени они проводили в бесконечных изматывающих тренировка. Не миссия, а военный лагерь. Ежедневно небольшие группы по пять-шесть человек уходили на восток к поселениям Османской конгломерации или на запад к Водоразделу. Их цели и задачи носили, скорее всего, разведывательный характер, но иногда они возвращались как побитые собаки, а одна группа не вернулась вовсе. По этому поводу вся миссия собралась на плацу, примас собственноручно завалил багета, и его съели сырым, в молитвах и слезах.

Послушникам мяса не досталось. При всём внешнем равноправии, они являлись самой бесправной и угнетаемой частью населения. По сути, рабы, молодые мальчишки и девчонки, большинство азиатской внешности. На их долю выпадала вся внутренняя работа, а если оставалось время, то Готфрид проводил с ними занятия по физической подготовке. Занятия проходили жёстко, с кровью и выбитыми зубами. Я смотрел на них со стороны и понимал, что в схватке один на один противостоять натасканному миссионеру сможет не каждый, разве что Мёрзлый с его штурмовиками, или Гук, или тот колченогий шлак Костыль, отправивший меня под нары в первый день пребывания в Загоне.

Дважды в неделю послушники отправлялись за крапивницей. Уходили с утра, возвращались в сумерках с мешками забитыми листьями, измотанные и злые. Меня к работам не привлекали. Примас велел Андресу готовить посвящение, и мы целыми днями занимались рукопашным и ножевым боем. Это вызывало ропот моих собратьев по келье, но открыто никто не выступал, только косились и шептались. За оспаривание решения примаса могло последовать серьёзное наказание. Одного из ослушников однажды подвесили вниз головой возле кельи старика, и каждый миссионер счёл своим долгом подойти и плюнуть в него.

В прошлом я никогда не отличался страстью к физическим нагрузкам. В детстве занимался лыжами, потом хоккеем. В юности, чтобы нравится девочкам, тягал железо, нарастил кое-какую массу на руках и кубики на прессе. Но всё это напускное; кубики уже давно заросли жиром, и теперь Андрес сгонял с меня этот жир. Я бегал, плавал, боксировал, боролся. Для отработки приёмов Андрес привлекал послушников, заставляя меня разбрасывать их по пляжу. Разница в возрасте сказывалась, разумеется, в мою пользу; я ощущал, что день ото дня становлюсь сильнее, быстрее, даже Андрес удивлённо поджимал губы. Когда дело доходило до ножей, чаще всего мы использовали деревянные заготовки, и лишь при отработке ударов на чучеле брали боевые.

— Удар должен быть коротким и смертельным, — говорил приор. — Часто бывает так, что на второй удар попросту не остаётся времени.

Он показывал основные точки, артерии, сухожилия, поражая которые можно обездвижить противника или убить. Не скажу, что мне это нравилось, особенно на первых порах, но постепенно я втянулся и начал чувствовать интерес. Единственное, что мешало, острая тоска по семье. Вечерами, укладываясь спать в своём углу в келье, я вспоминал лицо Данары, цепкие пальчики Киры. Страх за их судьбу сжимал сердце.

Кормить стали лучше. Теперь мне давали по два листа крапивницы и горсть кедровых орехов — еда, от которой желудку становилось невесело. Уже через неделю я не хотел на неё смотреть, но другого всё равно не было, и если бы сейчас мне предложили кусок мяса, я бы не стал выяснять его происхождение. Хочешь, не хочешь, а научишься жрать и тварей, и гусениц, и змей.

На змей мы ходили охотиться в пустошь. Андрес демонстрируя то ли смелость, то ли глупость дразнил змею, и когда та набрасывалась, резким ударом срубал ей голову.