Шрифт:
Закладка:
— Птолемей! — Дион с отвращением плюнул при этом имени.
— Да, я заметил твое волнение прежде, когда в первый раз назвал его имя, и это еще больше укрепило меня в моем подозрении: Дион Александрийский пришел нанести мне визит.
— Но ты все еще не сказал, как вообще возникло такое подозрение, — вмешался галл. — Проясни, — хихикнул он, передразнивая Диона.
— Вот вам нить моих рассуждений: мой посетитель одет женщиной, но он не женщина. Значит, мой посетитель — мужчина, которому приходится скрывать свою личность. Признаю, мне не пришло в голову, что один из вас может быть евнухом. Далее, этот мужчина в беде, может быть, даже ему угрожает опасность, — о чем можно было легко догадаться по твоему нервному поведению и по тому, что ты отказывался от пищи, несмотря на то, что в желудке у тебя вовсю урчало. По твоим загорелым рукам и по акценту я догадался, что ты чужеземец. — Я снова пожал плечами. — Ну, тут мы подходим к такому моменту, когда объяснять шаг за шагом развитие логического рассуждения было бы слишком утомительно, так ведь, учитель? Все равно что просить ткача, чтобы он объяснил устройство ковра, распуская его нить за нитью, — представляю, что бы из этого получилось! Достаточно будет сказать, что, принимая во внимание все, что я рассказал вам до этого, мне в голову сразу же пришло предположение: мой посетитель — Дион Александрийский. Я уже слышал о твоем положении; ходят слухи, что ты ищешь убежища в частных домах здесь, на Палатинском холме; внезапно мне подумалось, что этот странный чужеземец, который ведет себя как загнанный зверь, мог быть Дионом. Чтобы проверить свою догадку, я решил прощупать тебя. Я заговорил о философии, о своем пребывании в Александрии, о царе Птолемее. Твоя реакция подтвердила мои подозрения. Я не философ и не математик, учитель, но думаю, ты понял, как работает мой мозг и как я применяю те способы логического мышления, которым ты научил меня много лет назад.
Дион улыбнулся и кивнул. Удивительно, но и на шестом десятке лет мне было приятно одобрение учителя, которого я не видел и о котором даже не вспоминал на протяжении последних тридцати лет!
— А что насчет Тригониона? — спросил Дион.
— Да, за кого ты принял меня? — спросил маленький галл, и глаза его блеснули (я говорю «его глаза» хотя многие люди, если не большинство, сказали бы «ее глаза»; сплошь и рядом о евнухах говорят, как о женщинах, что, кажется, им очень нравится).
— Признаю, Тригонион, ты одурачил меня. Я понял, что ты не тот, за кого себя выдаешь, но мои подозрения оказались неверными. Я решил, что ты — молодая женщина, одетая в тогу и шляпу, которая пытается выдать себя за мужчину.
Галл закинул голову и от души расхохотался:
— Естественный логический вывод для того, кто хочет уравновесить две возможности: или мужчина, или женщина. Наверное, ты рассуждал так: молодая женщина в тоге будет подходящей парой старому мужчине в столе!
Я кивнул:
— Именно так. Поиск симметричного решения привел меня к ошибке.
— Так ты принял меня за женщину! — сказал Тригонион, устроившись в кресле поудобнее и изучая меня по-кошачьи хитрыми глазами. — И кем же, по-твоему, могла быть эта женщина — рабыней философа, или его дочерью, или женой? — Он протянул руку и похлопал сморщенное запястье Диона кончиками пальцев; философ сделал недовольное лицо и отодвинулся. — Или, может быть, его телохранительницей-амазонкой? — рассмеялся Тригонион.
Я пожал плечами.
— Твои черты и голос сбили меня с толку. В Риме не так много евнухов; я проглядел такую возможность. Я
видел, что ты не привык носить тогу, чего следовало ожидать от женщины — но также и от чужеземца. Я уловил твой акцент, но он очень слабый и не египетский; фригийский, допускаю я теперь, зная, что ты галл. Твоя латынь почти такая же чистая, как у римлянина. Должно быть, ты живешь здесь давно.
— Десять лет. Я прибыл в Рим, чтобы служить в храме Великой Матери, когда мне было пятнадцать; как раз в том году я посвятил себя ей, — под посвящением Тригонион имел в виду кастрацию. Дион моргнул. — Так значит, галла оказалось раскусить труднее, чем философа, — с самодовольным видом сказал маленький жрец.
— Что совершенно логично, — раздраженно произнес Дион, — учитывая, что философ стремится к ясности, а священнослужители Кибелы создали целую религию из мистификации чувственных ощущений.
— И все же юная дочь нашего хозяина узнала правду с одного взгляда, — сказал Тригонион.
— Красивая девочка, — тихо проговорил Дион, нахмурив брови.
— Такая проницательность кажется почти неестественной, как ты думаешь, Гордиан? — Тригонион бросил на меня острый взгляд. — Может быть, твоя дочь колдунья?
Дион заворчал и неловко заерзал в кресле, но я решил за лучшее стерпеть присущее этому галлу чувство юмора, чем оскорбиться.
— Мать Дианы выросла в Египте, где много евнухов. В жилах Дианы течет египетская кровь, поэтому она, я полагаю, узнает евнухов сразу же, как только их видит. Я бы с удовольствием отдал должное ее логическим способностям, но проницательностью она явно обязана своей матери.
— Возможно, они обе колдуньи, — сказал Тригонион.
— Оставь свои грубые шутки, — проворчал Дион. — Эти галлы думают, что им позволено говорить что угодно и вести себя как угодно, под чьей бы крышей они ни находились. Никакого стыда у них нет!
— У нас нет не только стыда, — сказал Тригонион, сделав серьезное лицо.
Где бы ни лежал источник проницательности Дианы, она сразу указала на главную загадку, которая скрывалась под прозрачным маскарадом моих гостей: что они делали здесь вместе? Достаточно очевидно, что особой любви друг к другу они не испытывали.
— Если вы не хотите больше вина, — сказал я, зная, что Тригонион выпил уже больше нас обоих, а Дион почти не прикоснулся к своей чаше, — и если мы достаточно обсудили ваши наряды, то, может, пора перейти к более серьезным вещам. Зачем вы пришли ко мне, учитель, и что вам от меня нужно?
Дион прочистил горло.
— Только что ты упомянул о том, что римляне называют «египетским кризисом». Следовательно, тебе известно все о подложном завещании царя Александра, о планах Цезаря и Помпея наложить руку на египетские богатства, о поголовном истреблении моих
