тут, в этом странном подземном мире, только под другим именем? Если так, то бояться ее было более чем разумно, а вот встречаться с ней — нет. Родового меча аль-Ифрит у меня здесь не было.

— И как нам поскорее попасть отсюда в мир людей? — спросил я.

— Кащи будет искать ход, — отозвался мой спутник. — Ходы всегда меняются вместе с Большой Пещерой. Надо много ходить. Много искать.

После чего комок щупалец приподнялся, открыв множество тонких паучьих ножек, покрытых густым черным мехом, и подбежал к стене пещеры. Постоял рядом с ней, то ли приглядываясь, то ли принюхиваясь.

— Надо идти дальше, — наконец провозгласил Кащи и направился вперед. Из-под кучи щупалец появился хвост, длинный, черный, пушистый, со знакомой кисточкой на конце, и гордо изогнулся вверх, будто передо мной была сейчас не помесь сухопутного кракена с пауком, а кошка.

Я проверил пульс Кастиана — биение крови было нормальным, и кожа уже не ощущалась такой холодной, хотя в сознание он пока не пришел — вновь поднял его себе на плечо и зашагал следом за Кащи.

Какое-то время мы двигались вдоль стены — Кащи сообщил, что звери не любят черную росу, то есть жидкость, стекающую по ее поверхности, — а потом оказались перед большой аркой, в свою очередь расходившейся на два хода. Они уже куда больше походили на обычные пещеры — до потолка здесь было едва ли три человеческих роста, а вместо светящегося мха с него свисали длинные бесформенные сосульки светло-серого цвета.

Кащи направился в левый проход, потом, когда мы дошли до следующей развилки, свернул в самую правую пещеру… Я отмечал у себя в голове каждый выбор, каждый поворот, каждую деталь, которая могла бы послужить особой приметой. Не то чтобы я запоминал все намеренно — просто это казалось само собой разумеющимся. Возможно, когда-то давно я уже бродил по пещерам — не по этим, конечно, а по обычным, в человеческом мире, — и привык так поступать, чтобы не заблудиться?

Мы продвигались все дальше и дальше, и в голове у меня постепенно вырисовывался лабиринт пещер и переходов между ними.

Потом мы вышли к берегу большого подземного озера — неподвижного и непроглядно черного — и остановились.

— Ход на другой стороне, за водой, — сообщил Кащи, неловко переминаясь на паучьих лапках. Пушистый хвост у него задергался из стороны в сторону, как у недовольного кота.

— Звучит так, будто это плохо, — сказал я.

— Плохо, — согласился Кащи. — На ту сторону не попасть. Обойти не получится и переплыть тоже.

— И часто бывает, что доступ к ходу перекрыт? — спросил я, когда мы развернулись и пошли назад.

— Часто. Кащи чует близость ходов, но не знает, какие перед ними стоят препятствия.

— А другие ходы ты чувствуешь?

— Да. Они далекие. Но Кащи выберет самый близкий ход из далеких.

Мы возвращались по тому же пути, по которому пришли, и в третьей по счету развилке я заметил кое-что, что по пути сюда очевидно пропустил. Череп. Всего лишь череп без нижней челюсти, и, кажется, не совсем человеческий, заброшенный небрежной рукой в угол пещеры. Необычного в черепе был только знак на лбу, светящейся в темноте, треугольник внутри круга.

— Кащи, — позвал я, указывая на находку. И больше ничего сказать не успел, потому что мой компаньон резко остановился, заполошно замахав в воздухе щупальцами, как испуганный человек машет руками, развернулся, выпалил «Назад!» и вновь побежал в сторону озера, быстро-быстро перебирая по неровному полу паучьими ножками.

— Что? Звери близко? — спросил я, торопясь за ним.

— Хуже! Жнецы!

Что-то мне подсказывало, что речь тут шла не про селян, собирающих урожай.

— Кто они?

— Плохие! Плохие-плохие-плохие! — Кащи замолчал, аж задохнувшись от избытка чувств. Потом продолжил: — Не живут в Большой Пещере, только приходят. Редко. Кащи не видел их, но он знает! Мать гнезда видела. Мать гнезда дала Кащи свою память…

— Почему плохие? В чем опасность? — перебил я его взволнованную речь. — Убивают всех и съедают, или что?

— Не убивают, не съедают. Нет-нет! Забирают суть! — по всем щупальцам Кащи прошла дрожь. — Убить не страшно. Забрать суть очень страшно!

Спросить, что подразумевалось под «забрать суть» я не успел. По туннелю, по которому мы сейчас двигались, раскатился протяжный жалобный стон.

Кащи замер, прислушиваясь, потом завертелся вокруг своей оси, будто ища что-то.

— Плохо, плохо, плохо, — бормотал он. — Жнецы близко. Чую…

Это все, конечно, было очень волнительно, но не очень познавательно.

— Как этих жнецов убить? — задал я самый важный вопрос.

— Убить⁈ — Кащи даже остановился от неожиданности. Потом продолжил двигаться, но уже нормальным шагом, а не бегом. — Никак не убить. Они уже мертвы.

Неожиданно… Ни в «Демонологии», ни в бестиариях не упоминались твари, способные охотиться, да еще и «забирать суть», находясь при этом в мертвом виде.

Конечно, были еще те демоны-стражи из Города Мертвых…

— Но как от жнецов можно избавиться? Как их прогнать?

— Никак. Когда приходят жнецы, все убегают и прячутся.

Я помотал головой — нет, такие ответы совсем не помогали.

— Что значит «забрать суть»? Что такое «суть»?

— Суть — это суть. Это… — Кащи замолчал, явно пытаясь решить, как объяснить мне то, что для него являлось само собой разумеющимся. — Это то, что уходит к Следящему-за-Вратами, а потом возвращается в новом теле.

— То есть душа? — уточнил я, с холодком внутри подумав, что описание прозвучало очень уж знакомо, прямо как в одной древней молитве. А еще я подумал, что создавшееся у меня впечатление, будто Теневые Компаньоны — это особый вид существ, оказалось неверным. Они были всего лишь разновидностью демонов, потому что, судя по словам Кащи, верили в Восставшего из Бездны, пусть и называли его по-другому.

Получалось, что я, совершенно случайно, приручил демона?

— У человека душа, а у Кащи — суть, — между тем ответил тот.

За разговором мы дошли до черного озера.

— Жнецы не любят мертвую воду, — сказал Кащи, приблизившись к его краю и остановившись в одном шаге. — Подождем здесь.

Я опустил Кастиана на землю, опять проверил пульс и прислонил его спиной к стене пещеры. Потом подошел почти вплотную к озеру, поверхность которого была ровной, как зеркало, только ничего не