— Не сочтите за насмешку, но я помню из мед-карты, что ваш папенька живой и часы отдаст не так охотно. — уже представляю, как захожу в дорогущий дом с огромным камином, беру какого-то франта за шкирку и требую за спасение его давно лишившейся разума дочки золотые часы, на которые могу шиковать месяц.

— Папа давно умер, меня колит наркотиками отчим! — мне показалось или воздух вокруг задрожал? — Скоро он убьёт меня, потому что я не сдаюсь и отказываюсь переписывать…

— Вра-ньё. — верить безумцам, шаманам, священникам и политикам это тоже самое, как верить в то, что земля плоская и стоит на огромной черепахе с сигаретой в зубах.

На главном дворе меня встречали с радостью: главврач жал руки, медбратья в количестве девяти штук, как будто беглянка занималась убийствами на заказ, хлопали меня по плечу, а Луиза даже дала пирожков во время перевязывания ноги в каморке охраны.

— Ох, Луиза, а ведь согласитесь — пирогами надо делится. — Луиза вроде как и согласия не давала, но глазами прямо таки намекала и вожделела, как и большинство женщин.

— Ну один… не вредно ведь для фигуры?

— Конечно, я ведь их ем и ещё не растолстел, как ваш охранник. — охранник на шутку обиделся и поэтому вышел, впрочем, не забыв прихватить и свой пирожок от доброго Джеймса Брауна.

После перевязки и слёзных прощаний я отправился к парому с всё тем же старичком под тонким плащом. В его трясущихся руках держалась на честном слове чашечка кофию.

— Спасибо вам, вы профи. — нахваливал меня мед-брат в тёплой куртке. — Начальник велел мне передать вам ещё раз его огромную благодарность и деньги с заказа.

— Не обманите, а? Знаю вас, врачей… — подколол я мистера и пересчитал заодно монетки, не то правда обмишурят и отвадят прочь с острова. Дело нехитрое — сказал паромщику не пускать детектива и дело с концом.

— Всё верно? — посмеиваясь, спросил мед-брат.

— Да, да. — на прощанье мы протянули друг другу руки. Мои, как помнится, крупнее. — А хорошие у вас часы, Седрик… где купили?

— Фамильные. — несловоохотливо буркнул мистер Гаус и распрощался со мной на мостике.

Что-то влезло в мою голову и я довольно долго смотрел огромному мед-брату вслед, пока он нелегко шагал по ступенькам.

— Плыть то будем, детектив? — заныл старикашка, выпивая уже вторую кружку горького кофе. — Аль постоите, подышите воздухом?

— Нет, нет, поедем… поедем.

Серый как скалы паром отчалил и вновь, как и утром, начал пускать с труб густой дым. Плыть до города всего ничего — минут семь ходу и ты дома, среди нормальных людей.

— А всё же, дураки они все. — мне кажется, пройдёт ещё пара лет и кто-то заметит, что в псих-больницу людей возит настоящий безумец. — И чего им там в больнице делать, всё равно почти никто не выходит, только мне за перевоз монетка, а я и извозчиком работать могу…

— Никто не выходит, говоришь? — северный ветер прожёг меня до костей и мне пришлось припрятаться за бортик, как беглецу.

— Почти никто. — старик пустил тоненькую слезу по морщинистым щекам… как помнится, из-за эмоций. — Мне иногда кажется, что я работаю палачом, увожу людей на смерть… но ведь они безумцы, верно?..

— Верно. — согласился я с паромщиком и начал высматривать берег сквозь туман. Мне очень хотелось попасть домой.

Глава 2

— Ты слишком всё усложняешь. — глоток водки прожёг мою глотку и выдавил из сморщенных глаз мужские слёзы. Ещё бы они не сморщились, от такой-то лампы над барной стойкой. Её белый свет мог сравниться с божьим приходом, если бы этот скромный парень рискнул посетить доходный дом. — Знаешь, как говорят у меня на родине? «Пан или пропал». И ты выбрал пан.

— У тебя на родине?.. — помнится, я тогда громко икнул. — Джеки, эта пословица людская до мозга костей! Вам, йолям, живущим в мире и гармонии с пичужками, она ни к чему. — мой товарищ знатно напыжился, но спорить не стал. В наших спорах он почти всегда проигрывал.

— Аристарх, есть ещё?.. — Джеки позвал бармена, но тот, по обычаю, ничего не делал или уснул в кладовке на треножном стуле. — Где ж этот старый хрен носится…

— Ищет старую редьку. — под бутылкой спиртного такой юмор казался мне верхом иронии. Странно, что меня не взяли в газету черкать коротенькие анекдоты или похвальбы герцогу.

— Аристарх!.. — полукровка свесился с барного стула и, заглянув под стойку, обнаружил там неоценимый клад. — Восемьдесят девятый год… сколько тебе тогда было, лет пятнадцать? — Джеки без лишней мороки вылил остатки водки на пол, а потом подышал в стакан. Стекло почти моментально запотело. — Прыщи, поллюции и мечты о славе.

— В восемьдесят девятом мне было двадцать три, я отучился на плотника и стругал полено. — не очень-то мечтательно, зато на жизнь хватало. Вспоминая те бородатые годы, можно и старенький фрак найти, а к нему приличный портсигар и даже галстук. Сейчас на мне редко заметишь галстук, последний раз я надевал его на новый год, когда ходил в гости к хозяйке моей квартиры.

Пара пьянчуг за столом чокнулись стаканами и выпили солодовый виски. После очередной рюмки кажется, что нёбо становится неуязвимым под любым градусом.

— Так, значится, и на чём мы остановились? — Джеки надул накрашенные блеском губы, словно самый суровый судья, выносивший смертельный приговор. — Отнёс ты эту несчастную до больницы, а потом… сбежал?

— Нет, нет, не сбежал. — быстро запротестовал мой пьяный разум. — Ушёл.

— Просто ушёл? — чуть покачиваясь на стуле, спросил Йоль.

— Да, просто ушёл. И знаешь, что? — я наклонил голову вперёд и заработал мигрень от лампы. — Ни капли об этом не жалею. — спасительный глоток. — Кто я такой, чтобы из-за глупых догадок чинить препятствия герцогской конторе?

— Ты детектив… по крайней мере, был им до сегодняшнего дня.

— Угу, а вечером я превращаюсь в летучую мышь и пью кровь. — давняя шутка. Наш общий знакомый, а ровно и бармен этого заведения, со страшной силой боится несуществующих вампиров и постоянно вешает чеснок на входе, как бы хозяйка не запрещала ему этого делать. — Твоя кровь самая вкусная, дорогой мой наркоман. — когда чувствуешь близкое поражение, в ход идут упрёки.

— Сегодня ни грамма в носу! — гордо заявил мой единственный знакомый и встал со стола, покачиваясь, как матрос… выпивший пару пинт водки. — На этой прекрасной ноте я с тобой прощаюсь, Джеймс.

— Э-э-э, мы же только начали. — я взглянул на пару пустых бутылок, а потом поднял глаза на часы. Стрелки стояли на отметке десять часов вечера. Незнакомые