— Кто-нибудь знает, где Розалинда? — спрашивает Мэй.

— Я сказала Леди-генералу, что мы собираемся вместе, — отвечает Инга. — Она сказала, что зайдет.

Меня тянет к Астароту. Пустота окружает его. Он улыбается, кивает, другие мужчины говорят, но он остается в стороне.

Инга садится рядом со мной.

— Ты в порядке? — она спрашивает.

Вздрогнув, я оглядываюсь.

— Что ты имеешь в виду?

Инга пожимает плечами.

— Думаю, ничего. Я имею в виду…

То, куда ведёт разговор, привлекает моё внимание.

— Что, Инга? — спрашиваю я, сохраняя голос мягким.

Гул разговоров продолжается. Это жизнь, жизнь, какой мы её знаем сейчас. Люди приспосабливаются к нашим новым обстоятельствам. Нет больше ни баров, ни ресторанов для ужина, но эти небольшие посиделки становятся обычным явлением среди выживших.

— Просто, я не хочу, о, я не знаю.

— Хорошо, ты меня зацепила. Не знаешь что? Что ты хочешь сказать?

— Ну, на корабле ты была… ну, знаешь.

— Бродягой? — уточняю.

Инга краснеет, рассказывая мне этим всё, что мне нужно знать. Гнев вспыхивает, раскалённый добела, но уходит так же быстро, как и приходит. Это старая я. Изгой, та, кто никому и ни чему не принадлежит. Я смотрю, ожидая, что она скажет то, что хочет сказать. Подтвердит или опровергнет.

— Да, — говорит она, каким-то образом она приобретает еще более глубокий оттенок красного.

— Была, — соглашаюсь я. — И что?

— Я просто… я ничего не имела в виду. Я просто хотела узнать, как ты.

Я улыбаюсь, и румянец на её лице светлеет. Она выдыхает явно от облегчения, что я не злюсь.

— Спасибо, — говорю я. — Это мило.

— Я… конечно, — говорит она, спотыкаясь на словах.

— У меня все хорошо.

— Как это было? — она спрашивает. — Не могу представить, как тебе должно быть было тяжело.

Покачав головой, я улыбаюсь, но боль внутри всё ещё там. Глубокая рана от знания, что мир, в котором ты живешь, не принимает тебя. Не могу отрицать, что это оставило во мне след.

— У меня была мама, — говорю я.

— Да? Я думала, что все бродяги…

Я киваю.

— Просто моя настоящая мама умерла, рожая меня. Доктор, которая приняла меня, она усыновила меня и воспитала как своего собственного.

— О, это очень мило, — говорит Инга.

Я пожимаю плечами.

— Она была хорошей женщиной.

— Я рада, что у тебя был кто-то.

Любой другой обидел бы меня этим заявлением. Я слышала это раньше, и это всегда меня злило, но Инга такая искренняя, такая настоящая, её забота и доброта обволакивают меня.

— Спасибо.

Инга улыбается, затем протягивает руки, и я обнимаю её.

— Я рада, что ты здесь, с нами, — говорит Инга, когда мы расстаёмся, она улыбается, и это согревает мое сердце.

— Я тоже, — говорю я.

Краем глаза я вижу, как Астарот наблюдает за нами с другой стороны комнаты. Он большой и сильный, как и все змаи, но расцветка его чешуи великолепна. Его глаза блестящие, почти лилового цвета, и в них светится глубокий интеллект. Скользкая влага скользит между моих бёдер. Я не готова к длительным отношениям, но это не значит, что у меня нет потребностей.

— Если тебе что-нибудь понадобится, — говорит Инга. — Скажи мне, хорошо?

— Конечно, — улыбаюсь я. — Я ценю это.

— Я тоже.

На корабле никому не было до меня дела. Я была изгоем, ненужной, бесполезной. Я была бесполезной тратой ресурсов. Лишних ресурсов было мало, и права на ошибку не было. У всех остальных на корабле была работа, цель, по большому счету. У бродяг, вроде меня, нет. Мои дни проходили, в избегании тёмных взглядов людей и в попытках выжить. Были времена, когда я хотела, чтобы я никогда не рождалась. Был строгий контроль над рождаемостью, и большинство незапланированных беременностей так и не наступило.

Моя мама, моя биологическая мама, скрывала свою беременность, пока не стало слишком поздно. Мы были слишком «цивилизованными», чтобы прервать беременность, когда она достигла второго триместра. Нет, гораздо гуманнее позволить этому ребенку вырасти изгоем и никому не нужным. Если бы не приёмная мама, я бы все равно не выжила. Большинство бродяг не доживают до подросткового возраста. Вынужденные жить на обочине общества, они либо умирали от голода, либо умирали каким-то другим образом.

Мир на корабле был против бродяг. Он укоренился в культуре корабельной жизни. Бродяги — отстой, у них нет цели, и они не на своем месте. Избавьтесь от бродяг, отправьте их обратно, ну, куда угодно, лишь бы «нормальным» людям не приходилось об этом беспокоиться.

— Эй, — говорит Инга.

— Да?

— Ты застыла, ты уверена, что с тобой всё в порядке? — обеспокоенно спрашивает она.

— Да, — говорю я, стряхивая с себя воспоминания и боль. — Да, у меня всё хорошо.

— Ты собираешься поговорить с ним?

— С кем?

— С Астаротом, — улыбается она.

— О чём ты говоришь?

— Не притворяйся застенчивой, — говорит она. — Вы двое весь вечер строили друг другу глазки.

— Он строил..? — спрашиваю я, и мое сердце замирает.

— Ещё как! — она смеется.

— Ну, отлично, — ухмыляюсь я.

— Повеселитесь, — говорит Инга, вставая и подходя к Джоли.

Я встаю и иду через общую зону к Астароту.

— Значит, часто сюда заходишь? — спрашиваю я.

— Только когда меня приглашают, — говорит Астарот.

Я качаю головой и смеюсь. Иногда простые вещи теряются при переводе с всеобщего на змайский.

— Ага, — говорю я, встречаясь с ним взглядом.

Я люблю его глаза. Это великолепные, глубокие озёра из лаванды, я могу потеряться в них. На его лице медленно появляется улыбка, и я прикасаюсь к нему, не думая об этом. Его лицо холодное, и я удивлена, насколько оно гладкое. Я не уверена, чего я ожидала. Наверное, я думала, что его чешуя будет грубой. Я чувствую их края, когда провожу пальцами по ним, но они вовсе не шероховатые.

Сложные эмоции танцуют в его красивых глазах. Его челюсти напрягаются, крылья трепещут, а толстый чешуйчатый хвост ударяется о стену. Я отдергиваю руку, понимая, насколько я дерзко и напористо поступила. Я не стесняюсь мужчин, но даже у меня есть свои границы. Я не знаю, что на меня нашло. Он моргает несколько раз, и мне интересно, очищает ли он свои мысли, прежде чем отругать меня. Он тяжело сглатывает, затем качает головой.

— Хм, — говорит он, ничего не делая, чтобы избавиться от неловкости.

— Извини, — быстро говорю я, пытаясь преодолеть смущение.

— Нет! — говорит он слишком громко.

Разговор прекращается. Моя спина горит жаром, я знаю, что они все смотрят на нас. Мои щёки краснеют, когда я поджимаю губы и смотрю в землю. Я ненавижу быть в центре внимания.

— Ты в порядке? —