захватывающими представлениями. Пластические искусства тоже отдают предпочтение всему, что отталкивает, что безобразно и отвратительно; без малейших сомнений, с жуткой достоверностью, они предъявляют нашим взорам все то ужасное, что только находится в окружающем нас мире.

Одного этого описания уже достаточно, чтобы указать на множество опасностей, характерных для развития нашей современной культуры. Позвольте далее дополнить общую картину кое-какими подробностями».

Бинсвангер[13] (1896) говорит: «В особенности неврастению описывают как преимущественно современное расстройство, и Берд[14], которому мы обязаны первым всеобъемлющим описанием этого заболевания, считал, что открыл новое нервное заболевание, присущее сугубо американской почве. Это предположение было, разумеется, ошибочным, но сам тот факт, что именно американский врач первым сумел уловить и описать своеобразные черты этой болезни как плода обобщенного опыта, указывает, без сомнения, на тесную связь между нею и современной жизнью, с ее необузданной погоней за деньгами и имуществом, с ее обширными достижениями в области технологий, которые сделали иллюзорными любые препятствия, временные или пространственные, для наших способов взаимодействия».

Фон Крафт-Эбинг[15] (1895) отмечает: «Образ жизни бесчисленного множества культурных народов в настоящее время обнажает изобилие антигигиенических факторов, что позволяет без труда понять роковое увеличение числа нервных заболеваний; ведь эти вредные факторы воздействуют в первую очередь на мозг. За последние десятилетия в политическом и социальном, особенно же в торговом, промышленном и сельскохозяйственном развитии цивилизованных народов произошли изменения, повлекшие за собой большие перемены в занятиях, общественном положении и собственности, и это не могло не сказаться на нервной системе, которой приходится удовлетворять возросшие социальные и экономические потребности за счет большего расхода энергии, зачастую располагая совершенно недостаточными возможностями для восстановления».

Недостаток, который нам предстоит выявить в этих и многих других сходных суждениях, заключается не в том, что они ошибочны сами по себе, а в том, что они не в состоянии полностью объяснить картину нервных расстройств, что они упускают из вида именно наиболее важные этиологические факторы. Если отбросить более смутные общие проявления «нервности» и рассматривать впредь специфические формы нервных заболеваний, мы установим, что пагубное влияние культуры сводится в основном к строгому подавлению сексуальной жизни культурных народов (или классов) посредством преобладающей «культурной» половой морали.

Я уже пытался представить доказательства этого утверждения в ряде технических статей[16] и не стану повторять здесь свои доводы, но приведу самые важные, на мой взгляд, соображения, проистекающие из моих исследований.

Тщательное клиническое наблюдение позволяет выделить две группы нервных расстройств: собственно неврозы и психоневрозы. В первой группе расстройства (симптомы), независимо от того, проявляются они в соматическом или психическом выражении, имеют токсическую природу (toxischer Natur). Они совершенно похожи на явления при слишком большом или недостаточном притоке известного рода яда. Эти неврозы, которые обычно объединяют в категорию «неврастения», могут вызываться теми или иными вредными особенностями сексуальной жизни, без непременного наличия какого-либо наследственного заболевания; сама форма, которую принимает болезнь, соответствует характеру таких повреждений, и довольно часто из клинической картины можно сразу вывести особую ее сексуальную этиологию. С другой стороны, наблюдается полное отсутствие регулярного соответствия между формой нервозности и прочими пагубными влияниями культуры, порицаемыми властями. Значит, мы вправе рассматривать сексуальный фактор как существенный при возникновении собственно неврозов.

При психоневрозах влияние наследственности более заметно, а причинно-следственная связь выглядит менее ясной. Однако особый метод исследования, известный как психоанализ, позволяет установить, что симптомы этих расстройств (истерия, невроз навязчивых состояний и т. д.) являются психогенными и зависят от действия бессознательных (вытесненных) мыслительных комплексов (Vorstellungskomplexe). Тот же метод учит опознавать эти бессознательные комплексы и показывает, что в целом для них характерно сексуальное содержание. Они возникают вследствие половых потребностей неудовлетворенных людей и предлагают таким людям своего рода замещающее удовлетворение. Следовательно, мы должны рассматривать все факторы, нарушающие половую жизнь, подавляющие ее активность или искажающие ее цели, как патогенные в том числе при психоневрозах.

Ценность теоретического различения между токсическими и психогенными неврозами, конечно, ничуть не умаляется тем обстоятельством, что у большинства людей, страдающих нервными заболеваниями, наблюдаются нарушения, восходящие к обоим источникам.

Кто готов согласиться со мною в том, что этиология нервозности обусловливается прежде всего нарушениями половой жизни, тот наверняка захочет проследить за дальнейшим обсуждением, призванным поместить тему усугубления нервозности в более широкий контекст.

Вообще говоря, наша культура опирается на подавление влечений. Всякий индивидуум отказывается от некоей части своих владений, будь то чувство всемогущества, агрессивные или мстительные наклонности в характере или что-то еще. Так складывается общее имущество культуры, материальное и идеальное. Помимо жизненных потребностей, к этому отречению отдельных индивидуумов побуждают, вне сомнения, семейные чувства, произрастающие из эротизма. На определенной стадии развития культуры отречение приносило пользу. Более того, в каких-то проявлениях оно одобрялось религией: толика инстинктивного удовлетворения от каждого человека приносилась в жертву Божеству, а приобретаемая тем самым общественная собственность объявлялась «священной». Человек, который вследствие непреклонной телесной конституции не справлялся с таким подавлением влечения, становится «преступником», «outlaw»[17], изгонялся из общества, если только социальное положение или исключительные способности не позволяли ему навязывать себя остальным как великую фигуру и «героя».

Половое влечение – или, вернее, влечения, поскольку аналитическое исследование показывает, что половое влечение у человека состоит из многих отдельных составляющих или элементов, – развито, смею думать, среди людей сильнее, чем у большинства высших животных; оно, безусловно, более постоянно, ибо почти не зависит от периодичности, свойственной животным. Оно предоставляет в распоряжение культурной деятельности чрезвычайный запас сил – благодаря своей ярко выраженной способности смещать цель без существенного сокращения насыщенности. Эта способность менять первоначальную сексуальную цель на другую, из иной области, но психологически связанную с первой, называется способностью к сублимации. Наряду со смещаемостью, в которой заключена ценность для культуры, половое влечение также может обнаруживать упорную фиксацию, каковая делает его непригодным для использования и порой приводит к тому, что оно перерождается в так называемые аномалии. Первоначальная сила полового влечения различна, полагаю, у каждого человека; и, бесспорно, различаются его доли, подходящие для сублимации. Нам кажется, что именно врожденная конституция каждого индивидуума определяет, прежде всего, насколько велика та часть полового влечения, какую можно будет сублимировать и использовать. Вдобавок воздействие опыта и интеллектуальное влияние на психический аппарат ведут к дополнительной сублимации. Однако продлять этот процесс смещения целей до бесконечности, конечно же, невозможно, как и в случае с превращением теплоты в механическую энергию в наших машинах. Определенная степень прямого полового удовлетворения необходима, по-видимому, для большинства организмов, и недостаток влечения, варьируясь от человека к человеку, сопровождается явлениями, которые из-за их пагубного воздействия на функционирование организма и вследствие субъективного неудовольствия