в основном используем стиль найденных артефактов и сооружений. Стили со временем меняются, и мы определяем возраст предмета так же, как определяем возраст автомобиля по форме и дизайну или возраст фотографии по прическам и одежде запечатленных на ней людей. В своих исследованиях я часто определяю время того или иного события или возраст предмета с поправкой на нескольких десятилетий. Это обычное явление, особенно в местах, мало изученных археологами. Но даже там, где было проведено огромное количество исследований, сроки остаются относительно грубыми. Это может повлиять на нашу интерпретацию того, что перед нами.

Археология слишком часто принимает изменения в стиле или дизайне за свидетельство резких перемен в самой культуре. Вес, который мы придаем присутствию или отсутствию чего-либо, влияет на наше видение ситуации. Если для идентификации определенной группы мы используем маркеры, например памятники, которые она создает в определенном стиле, или ее манеру записывать даты, то, когда эти маркеры меняются, мы считаем это важным и полагаем, что следом исчезла и сама группа. Я всегда обращаю внимание на прерывистость или, напротив, непрерывность развития того или иного общества. Событие уровня апокалипсиса разорвало бы непрерывность. Мы, археологи, считаем изменения в материальной культуре свидетельством разрыва, когда на самом деле столь значительного отделения прошлого от настоящего могло и не произойти.

Исходя из личного опыта, я могу представить себе технологические изменения — даже значительные, — которые сегодня никто не считает фундаментальным разрывом с прошлым, даже если археолог из будущего мог бы интерпретировать их именно так. Многие изменения мало влияют на общество в целом. Технологические прорывы, такие как переход с механической коробки передач на автоматическую, оказали незначительное влияние на культуру в целом за рамками сферы вождения автомобиля, хотя нередко такие изменения провозглашали революционными. Даже резкие и ощутимые изменения, например переход с винила на компакт-диски, а затем на стриминг, не являются разрывом такого масштаба, который бы меня заинтересовал, если бы я рассматривал его в археологическом контексте. Эти изменения повлияли на музыкальную индустрию и в чем-то изменили наше отношение к музыке, но фундаментальных перемен в обществе они с собой не принесли.

Исчезновение определенного типа памятников или переход от одного метода строительства к другому в прошлом могли быть не столь значительными, как кажется археологу, интерпретирующему это изменение сегодня. Подобная тенденция обнаруживать апокалиптические настроения в прошлом является особым уклоном археологии, где мы придаем прерывистости слишком большое значение. Представления о том, как общества выживают и продолжают существовать, можно омрачить тенденцией всюду видеть прерывистость. Оно и понятно: мы легко замечаем все новое, неуместное, любые изменения. То есть мы легко замечаем разрывы и не выдвигаем на первый план то, что остается неизменным. То есть игнорируем непрерывность. И не только в археологии. Склонность всюду видеть прерывистость вместо непрерывности влияет на нашу интерпретацию прошлого и на видение будущего.

Также следует обращать внимание на термины, которые мы используем для обозначения этих изменений. Разумеется, не все изменения вредны, да и вообще они неизбежны. Решение использовать термин «коллапс» для описания определенного набора изменений крайне неудачно, будто что-то стояло, а затем какая-то его часть отвалилась, и вся конструкция рухнула, как башня. Получается, что потерпевшее коллапс общество — это развалившееся общество. Однако общество, которое изменилось, вовсе не обязательно развалилось, ведь перемены могли быть и к лучшему. Некоторые политические системы активно стремятся поставить часть населения в неблагоприятное положение или лишить его гражданских прав. Для таких людей кризис был бы со знаком плюс, а не минус. Многие археологи обнаружили коллапсы, которые укрепили некоторую или даже большую часть населения. От кризиса в конце бронзового века в Средиземноморье до цивилизаций боливийского Альтиплано, археологи рассматривают крах существующей системы как потенциально революционный, как возможность возникновения другой системы{5}. Поэтому нам не следовало бы приравнивать «коллапсы», которые мы наблюдаем в древнем мире, к поистине апокалиптическому событию с очевидно негативными последствиями. Мы видим, что терминология имеет значение, и смыслы, которые мы вкладываем в те или иные события, меняют наше понимание прошлого.

Археологам необходимо подумать о том, почему мы называем некоторые изменения в прошлом коллапсами и тем самым обозначаем развитие определенной группы населения как провал, в то время как аналогичные значительные преобразования в других группах мы так не определяем. Во время недавнего разговора об используемых нами терминах археолог Патриция Макэнани заметила:

— Мы же не идем в Стоунхендж и не говорим: «Вау! Эти люди и впрямь изуродовали окружающую среду. Почему они ушли? Почему перестали использовать Стоунхендж?» Нет, мы так не говорим. Мы просто думаем, что здесь происходило что-то связанное с астрономией, а потом в определенный момент это стало не важно, и данное место утратило свое значение, превратившись лишь в объект паломничества.

Выходит, что отношение к каждой группе разное. Это другие общества распадаются; а когда дело касается нас, то… мы просто меняемся. «Апокалипсис» — это не то слово, которое археологи обычно используют для описания прошлых катастроф. Мы часто применяем слово «коллапс», хотя и не согласны с целесообразностью данного определения. Некоторые ученые отвергают этот термин, утверждая, что «коллапс» означает что-то более радикальное, всепоглощающее и внезапное, чем то явление, на которое указывают реалии. Однако некоторые археологи поддерживают понятие «коллапса», полагая, что другие термины, например «трансформация», вводят нас в заблуждение и не отражают всего ужаса, через который пришлось пройти тем людям. Иногда события прошлого настолько глубоки и стремительны, что уместен термин «коллапс». Я использую его, когда хочу подчеркнуть скорость и значимость произошедших перемен.

В литературе представлено столько разных мнений, что для дальнейшего изучения вопроса я обратился к нескольким археологам, которые работали непосредственно с этой темой. Я собирался спросить, как они представляют себе коллапс и как это может дать нам информацию о будущем. Я использую здесь «журналистский» подход, потому что он позволяет ученым подробнее остановиться на опубликованных работах или обсудить эти концепции с новой точки зрения. Одним из первых археологов, о которых я подумал, была Патриция Макэнани, о которой я недавно упоминал. Она преподает в Университете Северной Каролины в Чапел-Хилле, работает в регионе майя и много пишет о концепции коллапса в археологии.

Мы поговорили о некоторых трудностях, с которыми сталкиваются археологи при согласовании своих данных с действиями в прошлом. Не так-то легко сопоставить наши тщательно выстроенные теории о прошлом с неполными данными, которые мы пытаемся восстановить. Этот недостаток нужного разрешения мы компенсируем широтой своего видения. Мы способны рассматривать долгосрочные перспективы. Сила археологов заключена в нашей способности смотреть диахронно, поверх больших промежутков времени.