прежде чем опуститься обратно, позволяя его твердой длине войти в меня. Наши стоны слились в грязную мелодию развратных желаний, овладевших нами обоими. Когда его руки были по бокам, и не приближались ко мне, ничто не мешало мне взять то, что я хотела. Нуждалась. Жаждала. Не было никаких сдерживающих факторов, никаких препятствий, которые стояли бы на моем пути. Только мы на заднем сиденье лимузина, классическое клише миллиардера, соблазняющего бедную девушку, пока она спотыкается о богатство, которого у нее никогда не было.

— Быстрее, — прорычал Сэйнт, прикусив нижнюю губу, когда его ледяной взгляд впился в мой, а на его лице появилось звериное выражение, отбрасывающее тени греха.

Я впилась ногтями в кожу сиденья, двигаясь все сильнее, быстрее, покачивая бедрами взад-вперед, ища в теле разрядку от напряжения, которое сковало каждую мышцу. Святой оставался неподвижным, не шевелясь ни на дюйм, и просто смотрел на меня, пока я раскачивала свое тело поверх его. Казалось, он сдался, отдал мне контроль над собой, чтобы я брала то, что хочу. Но я знала лучше. Я знала, что он никогда не сдастся и не отдаст мне контроль. Сейчас он просто позволял мне так думать. Позволял мне испытывать острые ощущения от доминирования, хотя это было не по-настоящему. Он по-прежнему контролировал каждое мое движение, хотя не прикасался и не сдерживал меня.

Я приподнялась, а затем опустилась обратно, и его член легко скользнул по моей влажной коже. Моя голова откинулась, ядро пульсировало вокруг его толстого члена, кудри рассыпались по сторонам лица, скрывая мою испорченную добродетель, словно завеса греха.

— Помнишь ту ночь, когда я заставил тебя поклясться перед Богом, что ты будешь почитать меня как своего мужа?

Я продолжала двигаться, снова и снова принимая его член.

— Помнишь, как я прижал тебя к столу и трахал пальцами, пока ты не кончила?

Воспоминания промелькнули в моей голове, и я откинула волосы назад, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Что ты делаешь?

— Ты помнишь это, Милана? Как я покрывал кожу твоей голой попки своей спермой? Как унижал и оскорблял тебя сразу после того, как заставил выйти за меня замуж?

— Не надо. — Я сжала челюсти.

— Я все еще помню звук твоих сладких рыданий, вид твоих слез, испачкавших стол, когда я заставил тебя наклониться и обнажиться. — Выражение его лица было жестким, глаза сверкали жестокостью.

— Какого черта, Сэйнт? — Мои плечи напряглись.

Темная бровь сдвинулась, его злобный взгляд стал невысказанным вызовом.

— А как насчет той ночи, когда я привязал тебя к кровати и засунул свой член тебе в глотку, лишив тебя оргазма?

Гнев закипал. Ярость слилась со жгучей похотью, и мои бедра напряглись, вбирая в себя каждый дюйм его тела.

— Ты помнишь, как сильно ты меня ненавидела? Как ты боролась со мной до последнего?

— Ты заставляешь меня забыть об этом, — усмехнулась я, стиснув зубы, когда он, продолжая провоцировать меня, раскаленными углями прожег мой позвоночник. Злил меня, напоминая о том, как сильно он меня обидел. Но это не заставило меня остановиться. Это лишь подстегивало мой развратный голод к извращенному экстазу, который, как я знала, ожидал меня. Это лишь придавало мне еще больше решимости взять то, что я хочу.

Я крутила бедрами в стороны, удерживая его член внутри себя, заставляя его входить глубже.

— Вот так. — Он ухмыльнулся, высокомерие отразилось в его злобных глазах. — Трахни меня, Милана. Заставь меня заплатить за все те разы, когда я причинял тебе боль.

Боже, я не могла остановиться. Я не могла остановиться, хотя точно знала, что он делает, разжигая во мне бунт, возбуждая неповиновение, чтобы я потеряла контроль. Чем больше я возбуждалась, тем больше это подпитывало мою похоть. Ногти терзали кожу, когда каждая эмоция проникала в мою душу и разрушала все остатки контроля. Мои колени глубже вдавились в сиденье, а бедра напрягались, когда я опускалась на него, и каждый наш проступок отражался в наших глазах, когда мы уставились друг на друга, а наши тела слились воедино. Мы были одинаковыми, и в то же время совершенно разными. Тьма и свет. Одно не могло существовать без другого.

Я шипела, продолжая двигаться, кусая нижнюю губу, пока не почувствовала вкус собственной крови, но мне было плевать. Все, что меня волновало, это то, что удовольствие и боль слились в единый момент эйфории. И это чертовски раскрепощало несмотря на то, что все это было лишь фасадом, пока мы оба притворялись, что я держу контроль в своих ладонях. Иллюзия, нарисованная дьяволом, чтобы его ангел почувствовал себя сильным и свободным. Чувство свободы.

— Получай удовольствие, Мила. Я больше не буду преподносить тебе его на чертовом серебряном блюде.

И я взяла его. Я взяла все.

3

СВЯТОЙ

Пот, как жемчужины, струился по ее прекрасному лицу, щеки раскраснелись, губы блестели. Моя жена была восхитительна, особенно в минуты восторга, когда плотские потребности ее тела подавляли благоразумие, заставлявшее ее сдерживаться. Бороться с тьмой. Я дал ей это. Я передал ей контроль по своей эгоистичной причине, чтобы она вместе со мной попала в ад. Туда, где она научится не позволять своим запретам управлять ею, а, наоборот, жаждать власти.

С ее губ сорвался сонет стонов, когда она прижалась своим телом к моему, покачивая бедрами взад-вперед, принимая мой член в свое тело. Эйфория, окрасившая ее лицо, заставившая сократиться каждый мускул ее тела, — все, что мне было нужно, чтобы понять, как сильно она жаждет меня. И меня чертовски возбуждало осознание того, что мой член был единственным, чего она хотела в этот момент. Больше ничего.

Я откинул голову назад и вытянул руки на кожаном сиденье, плавное вождение лимузина сильно контрастировало с ее жестким, пьянящим и непрекращающимся трахом. Ее киска была скользкой, покрывая мой член своим возбуждением, а ее жар обхватывал меня, как тиски. Ее внутренние стенки сжимали мой член, и я чувствовал, как пульсирует ее секс. Мне потребовалась каждая унция самоконтроля, чтобы не схватить ее за бедра и не заставить двигаться так, как хотел я. Не притянуть ее к себе и не позволить мне сделать это. Поэтому я выдохнул и прикусил губу, мучительный стон вырывался из моего горла каждый раз, когда я выскальзывал из нее. Но моя маленькая нуждающаяся овечка заставляла меня вернуться в нее, прежде чем я успевал пошевелиться.

Я знал, что мне следовало бы больше беспокоиться о жизни, растущей внутри нее, но я