class="p1">Архитектура – первоклассный исторический свидетель. В ней запечатлеваются не только прямо на нее направленные правительственные указы и объективные экономические обстоятельства, но и более тонкие явления, такие как атмосфера в обществе. Здания, построенные в конце 1950-х – середине 1960-х годов, отражают невероятный оптимизм этой эпохи. Архитекторы, если и не верили буквально в обещанный к 1980 году коммунизм, были полны надежд на лучшее будущее. У них были для этого основания. По сравнению с первыми послевоенными годами экономика резко выросла, и какое-то время казалось, что стремительный рост будет продолжаться всегда. Изоляционизм сталинской культурной политики сменился невиданной открытостью: в 1957 году в Москве прошел Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, в 1958-м – конгресс Международного союза архитекторов, в 1959-м на Московский международный кинофестиваль приехали звезды мирового кино… Запуск первого спутника (1957) и полет человека в космос (1961) вызвали всплеск веры в безграничные возможности технического прогресса.

Эйфория рубежа 1950–60-х годов быстро столкнулась с реальностью. Фиаско освоения целины и нехватка продовольствия, расстрел рабочих в Новочеркасске (1962), показавший границы гуманизации советской власти после Сталина, Карибский кризис (1962), едва не приведший к ядерной войне, отставка Хрущёва (1964), заставившая беспокоиться о возможных поворотах в политике, были неприятным холодным душем. Но параллельно расширявшееся поле возможностей для архитекторов помогало им абстрагироваться от этих событий. Удавалось им это до 1968 года, когда советские танки вошли в Прагу, навсегда раздавив возможность «социализма с человеческим лицом».

М. Посохин, А. Мндоянц. Интерьер конференц-зала СЭВ. 1963–1970

Окончательная утрата доверия к власти совпала с кризисом самого модернизма. Долетавшие из-за рубежа сигналы об обнаружившихся дефектах модернистского проекта в целом (программный текст постмодернизма, «Сложность и противоречия в архитектуре» Роберта Вентури, начали обсуждать в СССР вскоре после его публикации в США в 1966 году) вошли в резонанс с собственным опытом. Огромные территории, застроенные микрорайонами, перестали казаться таким уж достижением (и уже стало понятно, что заменить их на более совершенные через 25 лет не удастся), а сопоставление реализованных в центре крупных проектов с пусть деградировавшей, но живой и эстетически богатой исторической средой оказалось не в пользу модернизма.

Однако партийное руководство к этому моменту восстановило контроль над творческими аспектами архитектуры. Советскому зодчеству надлежало оставаться модернистским, но освоить бо́льшую монументальность. В атмосфере застоя архитекторы из романтических оптимистов превратились в прагматиков, если не сказать циников. Наиболее успешные из них мирились с необходимостью играть в предложенную властью игру и иногда отыгрывали себе возможность реализовать небанальные идеи, понемногу смещаясь от модернизма к постмодернизму. Те, в ком конформизма было недостаточно, пытались найти себе понимающих заказчиков и покровителей, а если это не удавалось, довольствовались созданием бумажной архитектуры или театральных декораций. До какой степени все они чувствовали себя стесненными заданными рамками, обнаружилось уже в 1990-е годы, когда долго подавляемые желания и фантазии выплеснулись наружу потоком постмодернистского китча.

Архитектура, прорвавшаяся сквозь эти тернии, редко получалась совершенной. Но она бывала изобретательной, полной энергии и радости нового, иногда наивной, иногда театральной или пафосной, а порой неожиданно деликатной. Разглядеть это не так сложно, нужно только непредвзято на нее посмотреть.

Карты-схемы

1. Бассейн «Чайка» 1957, 1979

АРХИТЕКТОР Б. ТОПАЗ

КОНСТРУКТОР Ю. ДЫХОВИЧНЫЙ

РЕКОНСТРУКЦИЯ: АРХИТЕКТОРЫ Д. СОЛОПОВ, М. КАЗАРНОВСКИЙ

КОНСТРУКТОРЫ Ю. РОЗОВСКИЙ, С. ТУРКОВСКИЙ

ТУРЧАНИНОВ ПЕРЕУЛОК, 3/1

ПАРК КУЛЬТУРЫ

Первая ласточка, несмотря на то что «Чайка», грядущих перемен. Открытый общедоступный бассейн призван создать условия для нового, более раскрепощенного образа жизни

Когда в котловане непостроенного Дворца Советов расплескался бассейн «Москва» (1960), по городу пошла присказка: «Был храм, потом хлам, теперь срам». Купание в черте города было привычным делом, а открытые бассейны стали частью хрущёвского плана по повышению рождаемости, так что острота этого противопоставления связана только с тем, что раньше место бассейна занимал храм Христа Спасителя (а многим набожным москвичам еще долго казалось, что поднимающийся над водою пар образует его силуэт). И хотя бассейн вроде как не был виноват в гибели храма (а наоборот, символизировал новую эпоху – честную, искреннюю, обнаженную «оттепель»), в конце концов пришлось почить в бозе и ему.

Предавшись метафизике, нельзя не сказать, что вообще-то именем «Москва» изначально назывался совсем другой бассейн – нынешняя «Чайка». Он появился немного раньше и в отличие от «Москвы» имел гораздо более внятный образ. Правда, невзирая на то что построена «Чайка» к Фестивалю молодёжи и студентов 1957 года, архитектура ее была не то чтоб очень молодежна: над входом поднималась овальная ротонда, которую фланкировали белоснежные беседки с колоннами. Впрочем, позже критики напишут, что «авторы уклонились от характерного в те годы прямого заимствования форм и деталей, сохранив при этом присущую подлинной классике гармоничность пропорций», то есть проявили еще не очень присущее эпохе диссидентство. Ансамбль с наземным павильоном станции метро «Парк культуры» и Провиантскими складами действительно получился гармоничным, особенно тонко вторят ампиру складов полуциркульные окна бассейна. При этом авторы не впали ни в украшательство (как в бассейне ЦСКА 1954 года), ни в гигантизм (как в лужниковском бассейне 1956 года), а создали необычайно уютный, по-настоящему парковый комплекс – даром что в старинном саду дворца великого князя Михаила Павловича (правда, сам ампирный шедевр Афанасия Григорьева испарился еще в конце XIX века).

Разрез

План цокольного и 1-го этажей

Но именно эти историзирующие детали уйдут при олимпийской реконструкции – хотя в конце 1970-х классика переживала очередное рождение, а в воздухе отчетливо запахло культом личности. При этом новые авторы не только вежливо консультировались со старыми (что в архитектуре вообще большая редкость, а потому будет отмечено в прессе как образец профессиональной этики), но еще и сумели привнести в архитектуру комплекса то, чего ему явственно недоставало, – дух шестидесятых. Полностью прозрачный объем второго этажа (где расположился теннисный корт) был сделан в лучших традициях ранней хрущёвской архитектуры, но еще и перекрыт гнутыми деревянными балками, символизирующими волну. Это был не первый опыт работы с клееной древесиной в общественном здании, но первый прорыв дерева на московские фасады – после десятилетий забвения. Правда, сделать весь объем в дереве (как было запроектировано) строители не сумели, но и на эти балки до сих пор водят смотреть студентов, демонстрируя выносливость материала в агрессивной среде.