и тут же проснулся уже в нашем мире, в комнате Таниной коммуналки.

Рассвело, день тащился к полудню, но света в комнату попадало не так уж много. Да и снаружи солнце спряталось где-то за густыми облаками, из них всё еще валил снег.

Таня спала, за окном было бело и тихо. Мне стало тоскливо. Если Арлекина не врала, то мне осталось ещё 38 таких вот коротеньких циклов и «прыжков» между мирами, а потом – что? Всё?!

А может, это всё просто сон, услужливо подсказала надежда. Может, всё-таки, сон?

Чувствовал я себя так, словно от меня уже откусили две сороковых, одну двадцатую меня?

Да. Честно – ровно так и чувствовал. Я тут, а они там отрывают от меня ещё один кусок моей жизни или души или памяти. Я закусил ладонь, чтобы не завыть от ужаса. ЧЁРТОВА АРЛЕКИНА! Правильно тебя, сука, разжаловали в смертные. Сдохнешь, как и все остальные!

Как и я…

Выпить бы, залить глаза и не вспоминать ни о чём, оглушить себя, пока не чокнулся от страха. Какой вообще во всём этом смысл? Пойду-ка я до ломбарда, он у нас в соседнем доме в одном подвале с разливайкой. Не продам, так хоть на пиво сменяю. Или просто всучу первому встречному, может отвяжется от меня, наконец, эта сука с бубенцами.

Где-то на границе слышимости и фантазии заиграл Берлинский симфонический оркестр. «Полёт». Шнитке. Найдётся мне место на том роскошном кладбище?

Я принялся искать статуэтку – в рюкзаке, в карманах куртки, в Таниной сумочке – и не нашёл. Так. Будем рассуждать логически. Таня хотела избавиться от неё, но Таня всё ещё спит. Ну не могла же она в самом деле пойти и выкинуть?.. А может, и не было никакой Арлекины, может, всё-таки приснилось?

Я стоял у окна и смотрел на занесённый город, на буксующие в снежных завалах машины, на бредущих куда-то людей, на старых людей, на молодых, с детскими колясками, с какими-то несусветно огромными пакетами с важным барахлом. И, то мне казалось, что всё чушь, а то – что каждый из них уже нашёл свою Арлекину и теперь пытается сбыть её с рук или убедить себя, что ничего не было…

Пойду напьюсь, снова решил я. Нажрусь самого дешёвого, самого дрянного, последнее снесу, да хоть «Нокию» продам.

Я тихо натянул ботинки и куртку, неслышно отпер дверь и вышел прочь.

На лестничной клетке меня ждала Арлекина.

– Ничего не забыл? – спросила она.

Кажется, я глухо застонал и привалился к стене, лишь бы не упасть. Теперь уже не оставалось ни малейшей надежды, что мне это причудилось. Арлекина была в натуральную величину, в полный рост и наяву, она окончательно размыла грань между тем моим кошмаром и этим!

Нет, этого не может быть, не может, просто не может! Это не взаправду, не по-настоящему! Я НЕ ВЕРЮ, Я НЕ ХОЧУ ВЕРИТЬ!!!

Арлекина склонила голову и задумчиво изучала меня то одним глазом, то другим.

– Знаешь, а это ведь не так сложно – открыть рот и крякнуть «спасибо». «Спасибо, Ки́на». А? Намного проще, чем завести этот чёртов рыдван и затащить в него твою дурацкую тушу, как думаешь?

– Так мы?.. то есть я?.. я – вернулся?! А как ты?..

– Вот и вся благодарность, – вздохнула она. – На, возьми на память, – и протянула мне свой шутовской колпак с бубенцами. – Из нас двоих тебе он пойдёт намного больше.

Она легко сбежала по гулким ступеням, пропищала кодовая дверь, за окном взревел мощный мотор. А я всё стоял и сжимал в руке разноцветный шутовской колпак с серебряным перезвоном. И на весь подъезд гремел Шнитке в исполнении Берлинского симфонического оркестра.