Я перевела взгляд с исписанной страницы за окно, туда, где за много-много километров от меня находился Боствилль — подумать только, мы разминулись в порту всего лишь на неделю! Попыталась представить Мэрион — счастливую, влюбленную, скачущую на быстроногой кобылице бок о бок с пылким молодым конюхом.

И не смогла.

Я вдруг поняла, что совсем не знаю сестру. За последний год мы отдалились друг от друга, а после ее встречи с герцогом на зимнем балу письма и вовсе стали приходить все реже и реже. И… к своему стыду, я понимала, что и сама уже не ждала их столь же жадно, как раньше. Светская жизнь сестры не вызывала у меня прежнего интереса, а туманные намеки и обещания, что ещё немного, и мы с ней сможем зажить, как полагается, ни в чем и ни в ком не нуждаясь, занимали меня куда меньше веселых шалостей и безобидных мечтаний Лоррейн.

Все наши годы в приюте Мэр упорно пробиралась наверх, грезя о богатстве и высоком положении в обществе. Мне же отводилась роль восхищенной наблюдательницы. И я восхищалась — настойчивость и упорство сестры вкупе с недюжинным умом и красотой никого не могли оставить равнодушным — но за время в разлуке это чувство поблекло, вытесненное ежедневной рутиной компаньонки молодой графини.

Я знала, что поначалу никаких чувств к герцогу Голдену у Мэр не было. Она отзывалась о нем трезво и прагматично. Но потом у писем будто сменилась тональность. Восторгов стало больше, страниц — меньше. И я робко предположила, что Мэр изменилась. Что почувствовала любовь и поняла, как и я, что в мире есть не только злые, черствые и равнодушные люди, коих мы в избытке встречали в приюте. Я думала, что она наконец узнала настоящее счастье.

И вдруг — такое…

Взгляд опустился на штамп. Действительно, четвертый почтамт Боствилля, дата — почти две недели назад. Видимо, отправление корреспонденции задержали из-за недавнего шторма. Магические послания беспрепятственно перелетали залив в любую погоду, но Мэр купила самую дешевую марку, и потому ее письмо так долго пылилось на складе.

Впрочем, чего ещё стоило ожидать. Сестра всегда отличалась прагматичностью, и даже любовные переживания не помешали ей спланировать все детали побега. Скорее всего, она рассчитывала, что я получу ее письмо уже после того, как шумиха немного утихнет. А значит…

Дешевые чернила просвечивали сквозь тонкую казенную бумагу с оттиском почтового герба в уголке. Я приложила ладонь к листу, зажмурилась. Крохотную комнатку озарила вспышка света. Полупрозрачный кристалл камня силы на тонкой атласной ленте в одночасье полыхнул насыщенно-алым, напитываясь от тела иной, более привычной магией — магией огня, моей главной и самой страшной тайной. Кожу обожгла горячая волна…

— Проклятье!

Зашипев от боли в обожженных пальцах, я отбросила в сторону смятый лист. Тонкая бумага тлела по краям, на обратной стороне письма красовался едва заметный след ладони. И… ничего.

Огненная магия, которую я по наущению Мэрион и мамы скрывала, притворяясь слабой воздушницей, должна была проявить особые чернила, в которые сестра добавляла капельку парной природной силы. Таким нехитрым способом мы прятали наши самые сокровенные послания. Каждое письмо Мэр, с виду невинное и лаконичное, содержало хотя бы несколько строк, скрытых от глаз чужаков — соседок-доносчиц, строгих воспитательниц приюта, недобрых людей и всех, кто мог и наверняка хотел навредить нам.

Мама повторяла об этом день за днем, пока ещё была жива — никогда и никому не открывайте правду о способностях к нескольким видам стихий, молчите, прячьтесь, доверяйте только друг другу. И Мэр верила, а вместе с ней верила и я, хотя тайные послания и измененный цвет камня силы казались просто веселой забавой, сближавшей меня с сестрой.

Никому не было дело до двух сирот, живущих на краю Империи. И если бы не амбиции Мэрион, вытащившие нас наверх, скорее всего, так оно и оставалось бы.

Вместо того чтобы выполнить завет матери, сестра затеяла какую-то странную игру. Сначала был Вест-холл, затем — назначение к Луноликой Императрице и сближение с высшей придворной знатью, а после — туманные обещания скорого богатства и возвышения над нищетой сиротского приюта. Мэр не делилась деталями — из десятка писем невидимыми чернилами на обороте надушенных листков я поняла только, что это как-то было связано с магией и герцогом Голденом. Иногда упоминался кто-то третий, но даже в скрытых посланиях сестра не называла его имени.

Слова звучали загадочно и рождали в душе смутную тревогу. Я всерьез беспокоилась о сестре, справедливо опасаясь, что заговоры и секреты не доведут до добра, но к моим робким просьбам оставить все как есть и довольствоваться тем, что мы уже имели, Мэр оставалась безучастна. Οна упрямо шла к своей цели, и даже между пылких строк, восхваляющих герцога Голдена, умудрялась втиснуть обещание, что ещё немного — и все изменится. Она уже близка, она почти докопалась до истины…

И вдруг — побег.

Я подняла испорченный лист и с подозрением уставилась на него. Столько месяцев я убеждала сестру отказаться от неведомого плана, но и предположить не могла, что письмо без магического послания испугает меня сильнее туманных намеков и заверений о скором богатстве, которое свалится на нас из ниоткуда, мгновенно превратив двух нищих сироток в первых леди Империи.

Не могло такого быть, чтобы Мэр отказалась от своих многолетних планов из-за внезапно вспыхнувшего чувства. Или могло? Или все это не более чем очередная маска? Но мне-то сестра уж точно должна была довериться.

Или нет?

Буквы путались, разбегались перед глазами, складываясь в пустые слова о любви и страсти, подходящие скорее героине дешевого романа, нежели прагматичной и здравомыслящей Мэр. Казалось, мне принесли письмо какого-то совершенно чужого, незнакомого человека. Эти пылкие признания, импульсивные решения, это «не ищи меня» и отсутствие даже намека на магическое послание. Как будто кто-то другой написал за нее эти строки, а потом попытался убедить меня, что именно такой была моя сестра.

Γлупость, конечно. Если кто-то и изменился, предав старые обещания, то это я, а не Мэрион. Это я забыла о ней, променяв сестру на новую подругу, а когда осознала, стало уже слишком поздно. И вместо того, чтобы смириться с выбором Мэр и от всего сердца пожелать ей любви и счастья, я зачем-то выдумываю нелепые объяснения в виде поддельных писем. Какая бессмыслица.

Убрав письмо в сундучок, я оправила платье и засобиралась в сад, надеясь, что ещё успею застать Лорри, пока та не попала в цепкие лапы гувернеров. Но как я ни старалась отвлечься от мрачных мыслей, беспокойство точило изнутри, заставляя сердце биться быстрее.

Что, если предчувствие не обманывало меня? Что, если последнее письмо — странное, неправильное — написала не Мэр?