Шрифт:
Закладка:
И. Л. Волгин, восстанавливая исторический контекст этой беседы, заметил, что между двумя весенними встречами Достоевского с Великими князьями произошло важное событие, потрясшее весь Петербург, — судебный процесс 31 марта над террористкой Верой Засулич, стрелявшей в столичного градоначальника Ф. Трепова, которая была оправдана и отпущена из-под стражи прямо в зале суда. Достоевский присутствовал на процессе. Его отношение к оправдательному приговору известно по нескольким мемуарам. Еще в перерыве заседания, когда присяжные удалились для принятия решения, он говорил: «Осудить нельзя, наказание неуместно, излишне; но как бы ей сказать: „Иди, но не поступай так в другой раз“»[18]. По догадке И. Л. Волгина, это суждение писателя могло стать известным и Арсеньеву, и в беседе наедине он, возможно, намеревался предупредить Достоевского, чтобы тот следил за своими словами во время встречи с Великими князьями. Ведь разговор вполне мог вновь коснуться темы «нынешнего нигилизма», и с суждением о неуместности уголовного наказания террористки в Зимнем дворце, естественно, не могли быть солидарны.[19]
Минул год, наполненный разнообразными событиями. От эпилептического припадка умер трехлетний сын писателя Алеша, и, не в силах оставаться в старой квартире, где все напоминало о трагической потере, Достоевские после лета, проведенного в Старой Руссе, переехали в дом Р. Г. Клинкострем в Кузнечном переулке. Началась работа над связным текстом «Братьев Карамазовых», и первые книги романа «История одной семейки» и «Неуместное собрание» были опубликованы в журнале «Русский вестник». 1 или 2 марта 1879 г. во время прогулки по Николаевской улице (ныне ул. Марата), неподалеку от дома, на Достоевского напал пьяный мужик, который ударом кулака по голове сбил писателя с ног. «…Только благодаря вовремя подоспевшей помощи (сообщали газеты) он был избавлен от рук злоумышленника, который, по словам некоторых лиц, был схвачен и немедленно арестован»[20]. Не подоспей подмога, как знать, может быть, начатый роман «Братья Карамазовы» остался бы без продолжения.
Буквально на следующий день после инцидента на Николаевской улице, 3 марта 1879 г., Достоевский получил письмо из Зимнего дворца. К нему вновь обращался контр-адмирал Д. С. Арсеньев, который писал:
«Многоуважаемый Федор Михайлович. Великий Князь Сергей Александрович очень просит Вас пожаловать к нему откушать в понедельник 5-го марта в 6 часов пополудни. Великий князь сохраняет отрадное воспоминание о прежних свиданиях с Вами. С тех пор он ознакомился с „Мертвым домом“, „Преступлением и наказанием“ и 1-й частью семейства Карамазовых <…> и еще сознательнее и пламеннее желает пользоваться беседою Вашей и надеется, что Вы исполните его желание.
Позвольте надеяться, что Вы придете на зов юного Великого князя — дай Бог, чтобы здоровье Ваше и занятья Вам это дозволили. Жду этого дня, как истинного праздника.
Вас почитающий покорный слуга Д. Арсеньев.
На этом обеде будет К. П. Победоносцев, которого Вы знаете, и юный Великий князь Константин Константинович, особенно дружный с Сергеем Александровичем»[21].
Новый адрес писателя воспитатель Великих князей получил от Победоносцева, который в тот же день писал Достоевскому: «В понедельник надеюсь встретиться с Вами за обедом: Арсеньев пишет мне, что у них на этот день предположение, и я сообщил им Ваш адрес»[22]. Интересно, что накануне вечером Достоевский был в гостях у Победоносцева, и тот знал о происшествии на Николаевской улице. Сообщил ли он об этом Арсеньеву? Если сообщил, то слова последнего в письме: «…дай Бог, чтобы здоровье Ваше Вам это дозволило» — оказываются не просто формулой вежливости, но, обнаруживая осведомленность корреспондента писателя, наполняются более конкретным смыслом…
К сожалению, в отличие от письма, предварявшего встречу в Зимнем дворце в апреле прошлого, 1878 года, в этом письме тем предстоящей беседы Д. С. Арсеньев не касается, поэтому мы ограничены в знании круга вопросов, о которых шла речь за обедом. Но по крайней мере один пункт беседы нам известен: разговор коснулся проблемы смертной казни.
Присутствовавший на обеде Великий князь Константин Константинович в тот же вечер записал в своем дневнике: «Я обедал у Сергея с Победоносцевым и Достоевским. Федор Михайлович мне очень нравится, не только по своим сочинениям, но и сам по себе. Я его расспрашивал про одно место в „Идиоте“, где описаны чувства приговоренного на казнь; я не мог понять, каким образом можно, не испытав, — так живо и ясно изобразить эти страшные ощущения. Достоевский сам был приговорен, его подвели к виселице…»[23]
Запись эта вызывает ряд вопросов. С очевидностью можно заключить, что, расспрашивая Достоевского о сцене смертной казни в «Идиоте», юный Константин Константинович не знал, что писатель был сам взведен на эшафот. Знали ли об этом другие присутствовавшие (конечно же, за исключением Победоносцева), знали ли, что за столом с ними в Зимнем дворце сидит бывший каторжник? Великий князь Сергей Александрович однозначно знал — ведь он совсем недавно прочитал «Записки из Мертвого дома». Впрочем, герой их, Александр Петрович Горянчиков, сослан на каторгу за убийство жены. Интересно: кто и как разъяснил Великому князю различие между автором и персонажем? Ведь не полагал же Сергей Александрович, что с ними за одним столом сидит убийца?.. Можно предположить, что на обеде в Зимнем дворце о личных переживаниях человека, стоявшего на эшафоте, Достоевский говорил немногосложно: Константин Константинович даже не уловил, что на Семеновском плацу была разыграна сцена расстрела, а не повешения.
Великий князь Сергей Александрович. Фотография К. Бергамаско. Петербург. Вторая половина 1870-х гг.
Ф. М. Достоевский. Фотография К. Шапиро. Петербург. 1879
Возникает и еще один вопрос. Через четыре дня в своем дневнике Константин Константинович записывает: «Достал я „Идиота“ Достоевского. Когда читаешь его сочинения, кажется, будто с ума сходишь»[24]. Судя по всему, он задал писателю свой вопрос
