фантазии о тёмных часах, все странности и гротески. Деньги тоже являлись своего рода стимулом, потому что к этому времени я убедил себя, что Картер был прав, что в старом доме его дяди действительно хранились баснословные сокровища.

Я ждал возле старого дома, когда Картер подъехал под хруст слишком широких шин и слишком громкий звук американского клаксона. Казалось, он был в хорошем настроении, и дневной свет тоже сыграл с ним злую шутку.

— Сегодня не будем возиться, — сказал он, впуская меня в дом. — Я сразу наверх и за работу; ты можешь делать всё, что захочешь. Примерно через час мы выпьем по чашечке кофе. Верно?

И, не дожидаясь ответа, он оставил меня стоять в передней комнате, его шаги гулко отдавались над головой, когда он поднимался по шатающейся лестнице.

Я подождал, пока не услышал его тихий топот где-то в верхних частях дома, затем подошёл к книжным полкам в нише и нашёл книгу Принна.

Хотя это была книга не самого Принна, а перевод или трактат о ней. На кожаном корешке, сильно потёртом, за исключением имени Людвиг Принн, написанного золотыми буквами в полдюйма, значилось:

ТАЙНЫ ЧЕРВЯ

автор: ЛЮДВИГ ПРИНН

Заново открыл:

К. ЛЕГГЕТТ

Лондон

1821

Когда я взял книгу с её углового места на той же полке, где хранились «Песнопения Дхолов», её обложка раскрылась, и по меньшей мере дюжина листов тонкой бумаги упала на пыльный пол. Сначала я подумал, что это настоящие страницы из книги и что она просто рассыпается в моей руке; но, собрав их, я увидел, что листы были заметками или вставками, сделанными почерком старого Артура Картера, каждый лист пронумерован в соответствии с его положением в книге. Я отнёс книгу и заметки к столу и сел на стул.

О самих заметках: я мало что мог разобрать в них. Они были такими же загадочными, как и аннотации в другой, более старой книге. Однако там имелся один лист, озаглавленный «Дхолы — золото — обнаружение…», и я быстро просмотрел его, но был разочарован. На этом листе был лишь список ссылок на другие произведения (книги с такими почти сказочно звучащими названиями, как «Некрономикон», «Книга Эйбона" дю Норда, «Культы Упырей" д'Эрлетта и «Пнакотические Манускрипты"), ни одну из этих книг я не видел в довольно ограниченной библиотеке старого отшельника.

Ограниченной, да, и это, несомненно, являлось ещё одной аномалией. Потому что Картер сказал мне, что дом был полон старых книг, безделушек, предметов искусства и так далее. Что ж, если так, то я видел очень мало. Я решил спросить Картера позже.

Однако лист был пронумерован (стр. 134), и поэтому я обратился к этой странице в книге Леггетта, чтобы узнать, о чём там написано. И наконец-то я был вознаграждён, пусть и сомнительным образом.

По словам Леггетта, Людвиг Принн написал о Дхоле [лах] в своих «Тайнах Червя":

"По их звукам вы узнаете Их и по Их зловонию. В Долине Пнот Они шуршат, и прикосновения Их подобны прикосновениям больших улиток; но во тьме Пнота ни один человек не видел Дхолов, и это великое благо!

В вашем бодрствующем мире Дхолы чрезвычайно редко встречаются, хотя, несомненно, Их может призвать тот, кто безрассуден. Более того, Они всегда внимают Голубому Сиянию, которое непреодолимо манит Их, освещая сокровища. Да, и ваша песнь сияния — Их изобретение, ибо с её помощью в Долине Пнот Они ищут истерзанные упырями трупы; и там Они собирают золотые кольца с пальцев скелетов и самородки из челюстей без плоти, добычу из гробниц для изготовления тайных сокровищ Ктулху.

Да, и смрад от них в яме, и грохот, и вопль, и стон их велики; и Они заставляют дрожать саму землю, и зловония поднимаются из Пнота…"

Теперь, оглядываясь назад, может показаться удивительным, что я не установил никаких связей — или, в лучшем случае, немногочисленных и неопределённых — между написанным и тем, что мы с Картером до сих пор пережили в этом старом доме. Но подумайте: я ничего не знал об оккультизме и не верил в него; моя прошлая мирская жизнь была такой, что обе мои ноги твёрдо стояли на земле; и, по общему мнению, старый Артур Картер был очень странным типом; его неприкрытый интерес к таким вещам вряд ли можно было принимать всерьёз. Да и никого невозможно принимать всерьёз из тех, кто верит в такие вещи.

Что касается дхолов, причина, по которой «ни один человек не видел дхолов», казалась мне очень ясной и простой: их не существовало! И всё же… в книге упоминалось о сокровищах, и, конечно, старик Картер, похоже, получил свою долю, благодаря…

Я вновь просмотрел отдельные листы, вставляя их в соответствующие места в книге. Когда я делал это, я наткнулся на лист, который не выпал из книги, а был свободно вставлен между страницами 88 и 89, и что-то в стиле письма на нём, а также тот факт, что, в отличие от других, он не был пронумерован, сразу привлекло моё внимание. Это был почерк Артура Картера, совершенно определённо, и, как всегда, корявый; но в буквах чувствовалась непривычная для него торопливость или скрытность.

Позвольте мне объяснить:

Почерк другого человека оказывает на меня своеобразное воздействие: я почти всегда представляю себе писателя за работой, с пером в руках, в той позе или настроении, которые, казалось бы, диктует произведение. Таким образом, просматривая другие заметки, я представлял себе Картера, сгорбившегося над этим самым столом, бормочущего про себя, когда он занимался какими-то жуткими исследованиями или копировал из каких-то «августейших" источников ссылки, которые его интересовали, медленно, но верно продвигаясь к своей непостижимой цели.

Но с этим листом в моей руке ощущение было совершенно другим. Ведь здесь был старик, спешащий, задыхающийся, взволнованный или испуганный, и почти прежде, чем я прочитал написанное, я догадался об источнике его волнения, его страха:

"Дело дошло до этого, — писал он, — и я в растерянности. Парень Грега — плохая компания. Что ж, таким же был и его отец, хотя у него, по крайней мере, была честь! Но этот… Он обнаружил мою слабость и постоянно искушает меня, и я, как дурак, принял участие и сказал слишком много. Он всё равно получил бы то, что есть, всё это, но, похоже, не может ждать; и я боюсь, что в своей жадности и рвении он может зайти слишком далеко. И после всех этих лет я только сейчас понимаю, насколько я