Шрифт:
Закладка:
Не было никакого «уничтожения язычества», было только преобразование его. Этот процесс преобразования национального быта совершался так медленно, что в течение нескольких поколений сохранялась даже терминология и специфические обычаи язычества, за исключением только открытого богослужения. Феодосию и его сыновьям пришлось даже издавать один закон за другим, предусматривающие кары за обратный переход из христианства в язычество. Такие переходы могут служить показателем низкого уровня нравственности наряду с официальным успехом христианства.
Последний акт официального похода против язычества — открытый грабеж — стал возможным, в конце концов, в результате полного разложения империи. На Западе так называемые римляне продолжали жить древними традициями старого режима, пока они не превратились в свете прошлого величия в ряженых обезьян; все, что осталось еще от видимости патрицианства, давало повод для декламации, педантизма и пустозвонства. В многократных дискуссиях по поводу удаления из сената статуи победы мы видим со стороны сенаторов ткань искусственной риторики, со стороны христиан — смесь откровенного ханжества и низкопробной софистики.
Религиозный фанатизм, последняя и самая низменная форма нравственной энергии, свойственен только черни; но бесформенная языческая масса, никогда не приходившая в соприкосновение с жрецами или сенаторами и никогда не знавшая общего центра, оказалась совершенно бесполезной для политических целей, когда высшие классы почувствовали, наконец, надобность в ней; между тем христианская чернь, гораздо менее численная, но постоянно подстрекаемая и возбуждаемая, была силой, страшной даже для самодержца.
Патриции, которые в течение столетий шли по пути низкопоклонства во всех политических делах, не были людьми, способными рисковать жизнью ради какого-то церемониала; а те, которые в качестве жрецов были ограблены Грацианом и Феодосием, не имели для протеста никакой организации и не были способны к организованному выступлению.
Политика Валентиниана, отнявшего у христианского духовенства его привилегии, заставляла христианскую церковь поддерживать тесную связь со своими первичными народными источниками дохода — местными общинами, тогда как языческому духовенству, когда оно лишилось жалованья и недвижимости, не к кому было обратиться, и оно, можно сказать, пало само, без толчка извне; низложение Валентиниана II Арбогастом и кратковременную узурпацию Евгения можно рассматривать, как последнее усилие язычества сохранить свое официальное существование.
Но и сама Западная империя также находилась при последнем издыхании, как и древние боги. Италия дошла до крайней степени экономического и военного истощения. Самые богатые и доходные провинции империи были в Африке и на Востоке; и вот. когда началась роковая борьба с варварами, восточная, наиболее богатая, часть империи, привыкшая в течение столь долгого времени действовать независимо от Запада, дала ему покориться варварам.
Драматичность положения была в том, что сшитое из многообразных лоскутов римское язычество, развившееся, как и сама империя, путем длинного ряда инстинктивных действий и приспособлений, оказавшись теперь лишенным мудрого управления, вынуждено было пожертвовать своим официальным существованием и своим имуществом для поддержания уже обреченного на гибель политического организма и было стертое лица империи как раз перед самым ее падением.
Что бы там ни говорил Августин в ответ на укоры язычников, остается тот факт, что самое большое унижение империя перенесла под эгидой христианства. Фанатичный Иероним, в котором отразилось типичное переключение римской энергии действия на личную набожность, имел основание жаловаться на старости лет, что его культ оказался бессильным спасти древнейший город, одно имя которого так долго правило миром; почти только одно имя и осталось от великого города.
В виду всеобщего умственного упадка ни язычники, ни христиане не поняли характера ни религиозной, ни политической эволюции. Язычники видели в новой вере кощунство, навлекшее на империю гибельный гнев богов; христиане назвали нашествие варваров божьим наказанием за грехи язычников и христиан, а в упадке всех языческих культов они видели поражение ложной веры правой.
Ни те, ни другие не имели ни малейшего представления о том, что крушение империи подготовлено самими людьми: вырождением народов под римским игом, экономическим разорением и духовным параличом Рима в результате прямолинейной политики империи; они также мало поняли, что судьба религий была лишь естественным следствием социально-политических условий. То, что случилось с церковью, было по существу экономическим процессом, хотя и проявившимся в религиозных верованиях.
Язычество, как государственная система, исчезло потому, что оно было лишено всех своих доходов. Христианство, как система, в конце концов окрепло потому, что церковь получила законную возможность получать без ограничений дары и наследства и была освобождена от обязанности делиться с кем-либо своей собственностью. Любая корпорация, любая религия сумела бы процветать, имея такую базу.
После утверждения христианской веры могло бы выжить только языческое жречество, которое сумело бы организовать поступление доходов от добровольных взносов, как этого добилась в свое время христианская церковь. Но языческое жречество, выросшее первоначально на совершенно другой основе, не сумело понять экономики движения, не сумело приспособиться к процессу, протекавшему, как мы видели, в обстановке разноголосицы среди фанатиков своего учения; этого фанатизма позднее язычество не сумело воспроизвести.
Но умственные навыки и специфические верования язычества далеко не исчезли; историки христианства в наше время с горечью обвиняют язычество, что оно «заразило» их данную «в откровении» веру, которая, якобы, была предназначена богом для низвержения язычества, но которая, наверное, превратилась бы в кучу анафемствующих одна другую сект, если бы их не объединила принудительная сила государства. Если действительно умерло что-то «духовное», то только первоначальные идеалы христианской церкви; а то, что выжило и сохранилось под именем христианства, в действительности было идолопоклонническим многобожием.
УПАДОК В СВЯЗИ С ПОБЕДОЙ.
1. Низвержение арианства.
Феодосий был последним правителем империи, способным командовать армией; после его смерти падение западной части империи совершается быстрым темпом. Его сыновья, Гонорий и Аркадий, были еще хуже и слабее, чем сыновья Валентиниана; чтобы сын, рожденный в пурпуре, годился для трона, было вообще трудным делом, а при христианстве — делом, по-видимому, невозможным. В конце JV в. начинается ряд судорог, отмечающих собой конец собственно так называемой Римской империи.
Через год после смерти Феодосия Аларих напал на Грецию и опустошил ее; оттуда варвары под водительством Стилихона обрушились на Италию. Эти неудачные попытки, как и попытка Радагаста, носили характер нащупывания противника и внушили врагам уверенность в конечном своем торжестве. Нашествие следовало за нашествием, пока в середине V в. Западная
