— Дорвались, суки!

А что тут скажешь — разъяренные ляхи домчались до стрельцов, несмотря на град пуль и картечь, и порвались через проходы «гуляй-города». Хотя десятки коней попадали, образую мешанину, но наспех поставленные рогатки были просто опрокинуты на бешеном скаку. Стрельцы отчаянно отбивались копьями и бердышами, в упор стреляли из пищалей — драка на левом фланге пошла нешуточная, превратившись в резню. На секунду в окуляр попал Скопин-Шуйский — молодой воевода сам повел поместную конницу в контратаку. Но где-то четыре сотни гусар прорвались и устремились прямо на ставку, перед которой спешно строились резервные «приказы» — стрельцы даже соорудили несколько импровизированных «редутов» из повозок.

— Государь, нужно уходить, или идти под защиту стрельцов…

— Знаю, — ответил Иван, мысленно прикинув, какой вариант предпочтительней. И выбрал второй — сейчас он не имеет права бежать с поля боя, что скажут люди на такоепонятно, но все злые языки не укоротишь. Риск, конечно большой, но тысяча стрельцов заслон надежный, к тому же скоро соберется и ударит поместная конница.

— Всем идти к стрельцам, рындам отойти к коннице и ударить разом. Митяй — собирай ружье, воевать будем!

Отдав приказы Иван заторопился к повозкам, где стрельцы уже задирали оглобли и выставляли рогатки, вагенбург, наподобие тех, на которых гуситы встречали атаки рыцарской конницы…

Глава 54

— Твою мать, что творят то, гады! Бей схизматиков, отстоим веру православную от еретиков проклятых! Зададим им жару!

Иван надрывался криком, хотя вдохновлять стрельцов уже не стоило — и так градус накала был слишком велик. В таких случаях в народе одно говорят — раскалились так, что плюнь, и зашипит. Стрельба шла не переставая — стрельцы били полусотнями, оттого польские всадники постоянно нарывались на свинец, к тому же свою лепту вносили небольшие пушки — заряд картечи буквально сносил всадника вместе с конем.

Недаром говорят, что у страха глаза велики, теперь вблизи Иван хорошо разглядел гусар и понял, для чего тем нужны были «крылья». Красота, конечно вещь великая, но тут чисто прикладной аспект. Они сразу же бросались в глаза русским воинам, а от постоянного мельтешения в атаке казалось, что этих рыцарей неимоверно много, счет идет на пару тысяч. На самом деле, в обрушившейся массе всадников собственно панцирные гусары составляли едва пятую часть, даже шестую — несколько сотен всего, триста, может четыреста рыцарей, и никак не больше.

Остальные всадники были скверно одоспешенные или совсем без всякой брони шляхтичи и пахолики. Последние вроде боевых холопов в поместной коннице, с тем же статусом, или будучи «вольными слугами». Вот они и лезли больше всего на вагенбург, настырные, вот только против одного всадника всегда будут сражаться не меньше трех, а то и пяти пеших воинов. Так что пехоту, стоявшую в плотном строю, ощетинившуюся копьями, или занявшую укрепление с пищалями в руках, ни одной коннице не взять. Если это, конечно, обученная инфантерия, а не наспех собранное «с бору по сосенке» ополчение из мужиков с кольями и топорами.

— Получи, тля! Что, не понравилось, собака худая, глаза закатил! Так умри же, тварь!

Приклад толкнул в плечо — по сравнению со стрелецкой пищалью детская забава. Зато видел как «турбинка» попала в центр кирасы, и поляка вышвырнуло из седла. При стрельбе в упор нагрудную пластину пробить 32-х граммовой пулей может запросто, калибр все же больше 18 мм, практически противотанковое ружье по нынешним меркам, ведь польский гусар в броне вроде того же танка, пусть вместо пушки у него длинное копье.

Сейчас Иван был весь в бою, забыв, что должен управлять войском, и дрался рядом со стрельцами, громко ругаясь и стреляя из ружья. Причем ухитрялся сделать чуть ли не десяток выстрелов, опустошая патронташ, пока стрелец успевал зарядить свою огромную тяжелую пищаль.

— Государь, дай нам всем свои «царские» мушкеты, мы любого ворога одолеем! Сметем «огненным боем», никого в живых не оставим!

— Дорогие очень, работа слишком сложная, по весу золотом выйдет, а каждый патрон по серебру столько же!

Иван остановился, посмотрел на стрельца — кафтан оторочен бобром, сотник, не меньше. И хитрющий, отвлек его и тут же перед глазами сомкнулись спины стрельцов, его просто прикрыли собственными телами, оберегая. Типа, «пострелял по врагу царь-батюшка, и хватит, тебе тут не место, лучьше нам биться, дело служивое».

И все так было ловко проделано, что оставалось только мысленно восхититься такой заботой — слишком за него переживали, а пуля она дура, как всем «служивым» известно. Ляхи уже множество стрельцов убили или переранили из пистолей, у каждого всадника они были, с колесцовыми замками, которые дороги неимоверно, но как оружие ближнего боя вполне эффективное, и достаточно убойное. Доспехи, что на стрельцах надеты, не спасают, и мисюрки железные пуля пробивает. А со «свинцом» в голове не лечить, а отпевать ратника нужно…

— Кажись отбились, государь, — негромко произнес сотник, и с горделивостью добавил. — Отступают, ляхи, дали мы им жару! Да наша конница по ним ударила крепко! Вон как их рубят, окаянных!

Действительно, ситуация кардинально изменилась — теперь русская пехота и подоспевшая к ней сикурсом поместная конница перешли в наступление, тесня польскую кавалерию и сражавшихся пеших казаков, что последовали в сражение за ней, с жаждой добычи.

— А ну-ка, коня ко мне подведите, осмотреться надо!

Понятное дело, что потребовав лошадь, он за нее полцарства не обещал — такое только при бегстве необходимо. И не удивился, когда его ловко подсадили в седло, а вокруг сомкнулись телохранители и конные рынды. И выехав на знакомый пригорок, Иван быстро принялся осматривать поле сражения, прижав окуляр к глазу. И происходящее перед его глазами действо изрядно обрадовало — на левом фланге определенно наметился перелом. Там Скопин-Шуйский тоже ввел в дело поместную конницу и татар, охватывая поляков и казаков, а те начали отступать, отбиваясь от подходивших на помощь стрелецких «приказов», что нанесли поражение знаменитым «крылатым гусарам». А вот наемники и польские пахолики в центре отходили, теснимые «большим полком», который поддерживала ядрами артиллерия с редутов. А вот на правом фланге победа была близка — часть польского войска ужарила по своим же, там пошла жуткая резня.

— Никак северское ополчение восстало, и нам на помощь перешло?!

Вопрос завис в воздухе среди ликующих криков — все мгновенно сообразили, что там происходит, и почему сам князь Пожарский повел в атаку всю свою конницу, стараясь пройти поле битвы наискосок. Все правильно — такой маневр