Шрифт:
Закладка:
Римма также едет в первом классе. Поэтому мы обедаем в другое время (кроме двух супружеских пар и Серовых, все едут во втором классе). Виктор Сергеевич и Саша — инженер из Мосгорсовнархоза, если не врет, часто приходят ко мне. В. С. доволен — все благополучно, и он может поиграть в салоне в шахматы. Я иду на корму и играю в шайбу (нечто среднее между хоккеем и игрой в классы). Уславливаюсь с партнерами (один из них индус, другой английский студент) — если я выиграю, кричу «Да здравствует Великобритания!», если — они, то кричат «Да здравствует СССР!» Выигрываю я. Партнеры свято выполняют условия. Потом по приглашению французов играю за них. Мадам Мерседес, высокая брюнетка, восхищенно восклицает при моей игре: «Ах, месье, какой удар!» Золотой крестик на ее груди колышется. Тьфу, наваждение, изыди, сатана!...
...Обедаем вчетвером: Римма, я и очень милая английская пара — туристы, которые едут в Ленинград, в Москву — Фанни и Майкл Лайнс. Оба химики. Майкл работает у «Филипса». Подружились; теперь мы ожидаем друг друга перед едой. Встречаемся, главным образом, за трапезой. Майкл страдает морской болезнью и частенько полеживает.
Однажды ранним утром я поднялся на палубу. Кругом было ясно и светло. Мы шли неподалеку от датского берега. Неожиданно услышал голос Фанни: «Смотрите, белый замок с зеленой крышей — это Эльсинор!» Хоть издали взглянуть, какая удача, что я не проспал!
Наш теплоход останавливается на несколько часов в Стокгольме, Копенгагене и Хельсинки.
Стокгольм очень красив, очень богат, очень буржуазен. «Когда я смотрю на этот благополучный город, во мне просыпается пират, — говорю я Майклу и Фанни, — так и хочется спрыгнуть на берег со шпагой в руках и потрошить перины и подушки». Мы хохочем.
В Копенгагене каналы, удивительно красивая набережная и приморский парк.
Здесь произошел такой инцидент. Нас погрузили в один туристский автобус вместе с группой горьковчан, также возвращавшихся из Англии. Руководительница их группы — довольно неприятная на вид особа из «Интуриста». Горьковчане жалуются нам, что она держит их, что называется, «в черном теле», т. е. не разрешает никуда от нее удаляться...
...Посмотрев памятник матери-прародительницы Дании, которая на колеснице (в нее впряжены сыновья, превращенные ею в быков) объезжает с инспекторским осмотром страну, мы пешком отправляемся в приморский парк взглянуть на знаменитую Русалку. Автобус отправляется туда же пустой. Теперь пора на теплоход, до отплытия остается менее полчаса. Мы грузимся в автобус, и тут обнаруживается, что одна из наших дам пропала — была это уже немолодая преподавательница английского языка. Начинаем вспоминать, где мы ее видели в последний раз. Выясняется, что у памятника матери-прародительницы Дании. Виктор Сергеевич посылает другую преподавательницу английского языка — Элю на поиски. Потом он начинает нервничать и отправляется на поиски сам. Я его понимаю: случись что-нибудь, и у него будут очень большие неприятности по линии КГБ.
Едва Виктор Сергеевич удалился, как руководительница горьковской группы через переводчика-датчанина отдает приказ водителю ехать на теплоход. «А как же наши товарищи?» — спрашиваю я. — Мы не обязаны их ждать. Пусть добираются сами, — раздраженно отвечает дама из Интуриста.
— Но если они придут сюда и нас не найдут, то они растеряются и опоздают на теплоход. Без двух групп — нас 40 человек — теплоход не уйдет, а троих ждать не станет, — пытаюсь я аргументами от разума убедить даму. Все остальные туристы молчат. И это начинает меня раздражать.
— Едем, — твердо говорит руководительница горьковской группы.
— Я остаюсь, — также твердо говорю я, — и буду ожидать наших товарищей. С этими словами я поднимаюсь и иду к выходу. Все остальные упорно молчат. Некоторые смотрят в окно, будто их не касается.
— Как Ваша фамилия?! — почти кричит мадам из Интуриста.
Я называю себя и выхожу. Вместе со мной в знак солидарности покидает автобус и старик-переводчик. Он вне себя от возмущения, но сдерживается и лишь говорит: «Как это неколлегиально (т. е. не по-товарищески). Первый раз в жизни вижу такое. Но не волнуйтесь, я остался с вами, чтобы показать кратчайший путь к причалу». Автобус уходит — ни один из товарищей не последовал моему примеру. И это повергает меня в глубокую скорбь. Кажется, в течение нескольких минут я передумываю всю свою жизнь. Через несколько минут появляются, оживленно болтая, все трое. Подходят. «А где все остальные?» — удивленно спрашивает Виктор Сергеевич. — По дороге расскажу, — отвечаю я, — теперь побежали, осталось до отплытия семь минут». Под водительством датчанина мы быстро шагаем. И вдруг за поворотом видим, стоит у причала наш красавец, пятитысячетонный «Михаил Калинин». Дружески прощаемся со стариком-датчанином. Подымаемся на борт. Все в порядке.
После обеда Виктор Сергеевич и Саша приходят ко мне в каюгу, чтобы обсудить происшествие. Как ни странно, но Саша не разделяет нашего с Виктором возмущения. Я вне себя от ярости, так как выяснилось к тому же, что дама из Интуриста уже семь раз была в Копенгагене и прекрасно знала, что от места, где мы стояли, до причала рукой подать, а на автобусе всего две минуты пути. Виктор Сергеевич сыплет проклятьями на могучем русском языке. Саша замолкает. Я кричу: «Где же солидарность советских людей за границей, о которой нам твердили на инструктажах перед отъездом!» Саша с интересом смотрит на меня... Ночью я долго не могу заснуть и думаю о солидарности людей и о молчании. Мне хотелось бы знать, почему все молчали — боялись, что их больше не пустят за границу? «Грустно жить на этом свете, господа».
...В Москве Лайнсы ждут меня у гостиницы. Я одалживаю «Волгу» у соседа и вместе с Риммой заезжаю за ними. Мы едем по Успенскому шоссе, там гуляем, затем ужинаем у меня. Пьем за вечную дружбу... Из Англии получаю потом открытку с благодарностью.
...Спустя 10 лет под Новый 1971 год посылаю Лайнсам поздравительную открытку. Ответ получаю еще спустя... год, под Новый 1972 г. Оказывается, моя открытка пропутешествовала целый год, так как Лайнсы сменили место жительства, построили новый дом. На фотокарточке действительно новый дом, а на его
