Шрифт:
Закладка:
Так, «На кухне памяти» несет в себе очень сильные личные, исторические, культурные и символические смыслы, которые были извлечены авторами книги из повседневного обихода и значительно превосходят ее обманчиво обыденное содержание. Руководствуясь собранными в книге рецептами, невозможно приготовить описанные там блюда – в большинстве случаев не указаны некоторые ингредиенты, пропущены этапы приготовления или же рецепты отражают характерные для военного времени ограничения, предлагая (например, в случае масла или кофе) использовать доступные аналоги или оставляя добавление яиц на усмотрение хозяйки. Но все эти рецепты – яркая иллюстрация воли к жизни и твердости намерения сохранить общность и взаимодействие, благодаря которым появилась эта ни на что не похожая книга. Для тех же, кто хорошо знаком с историей Терезинского гетто, собрание рецептов свидетельствует о силе памяти и преемственности перед лицом жестокости и дегуманизации2. Пробуждая общие для представителей различных культур ассоциации пищи с процессом ее приготовления, домом и семейным бытом, авторы этих рецептов, как это ни парадоксально, позволяют нам через трогательные и поразительно подробные кулинарные фантазии пережить ситуацию голода и отсутствия продуктов. Сборник рецептов свидетельствует о стремлении его составительниц сохранить хоть что-нибудь от своего прежнего мира, пусть и находящегося в тот момент на краю гибели, и подкрепляет их собственное признание ценности того, что они как сообщество женщин должны передать дальше, – знания о приготовлении пищи.
Как книга рецептов, изобретенных и использовавшихся женщинами и передававшихся от матери к дочери, «На кухне памяти» очень наглядно предлагает задуматься о том, как совершаются такого рода акты передачи опыта и как они в свою очередь вызывают к жизни свое феминистское прочтение. Рецепты материализуют и воспроизводят женские культурные традиции и практики не только в описаниях способов приготовления блюд, но и в сопровождающих некоторые из них комментариях – в одном из них, например, говорится: «Torte (sehr gut)» («Пирог (очень хорош)»). Но в книге о еде, созданной в концентрационном лагере, рассуждения о гендере могут очень быстро оказаться заслонены реальностью Третьего рейха, намеренного уничтожить не просто всех евреев, но даже память о том, что они когда-либо существовали. Поэтому чтение книги «На кухне памяти» также иллюстрирует некоторые сомнения относительно использования категории гендера при анализе вопросов, связанных с Холокостом, с которыми мы уже сталкивались в прошлых главах: страх отвлечь внимание от сортировки людей по расовому признаку, обрекающей целые группы на преследования и уничтожение. Если люди, предназначенные к уничтожению, уже предельно дегуманизированы и лишены субъектности в глазах своих преследователей, разве они не лишены тем самым и гендера? В условиях такой предельной дегуманизации рассуждения о гендере могут казаться несущественными, даже оскорбительными. В конце концов, голод и мысли о еде были ежедневной реальностью каждой жертвы Холокоста. Эта тема постоянно присутствует во всех свидетельствах и воспоминаниях, независимо от гендерных и других характеристик жертвы. Это касается и рассказов о приготовлении пищи, которая, пусть в менее сложном виде, занимала все мысли заключенных нацистских гетто и лагерей, и мужчин и женщин3. В то же самое время книга рецептов из Терезина ставит важные исторические вопросы о роли гендера сегодня, в нашем понимании опыта жертв. Как мы видели в предыдущих главах, мотивы, связанные с гендером, часто самыми неожиданными способами опосредовали передачу травматических воспоминаний. Феминистское и гендерное прочтения определяют как минимум компенсаторные, восстановительные действия. Строго говоря, как покажет наш анализ второй из разбираемых в этой главе книг, мы заинтересованы в рассмотрении гендера именно в том случае, когда он становится фоном, оказывается ускользающим или вообще невидимым. Именно в этом контексте сам по себе гендер превращается в точку памяти, проливая свет на то, как работает и как передается память4.
Рецепты из Терезина были собраны одной женщиной, предположительно, для ее дочери. Но как проект это собрание рецептов объединило более широкое сообщество женщин в акте коллективного сопротивления, и как таковое оно обращено поэтому не только к Энни Штерн, но ко всему поколению дочерей и сыновей, давая им возможность испытать что-то из того, что довелось пережить их матерям во время войны. Как коллективное действие он также предполагает широкий набор форм аффилиации и приобщения как внутри одного, так и между разными поколениями. Вторая книга, созданная в румынском лагере Вапнярка, – тоже результат совместного акта сопротивления заключенных. Передававшаяся в данном случае от отца к сыну, она свидетельствует о более выразительных формах аффилиации в исключительно трудных обстоятельствах, а тем самым, как и «На кухне памяти», пробуждает и проясняет механизмы работы объединяющей постпамяти.
Вторая книга
Эта крошечная книжка (ил. 7.1) попала к нам из семейного архива нашего двоюродного брата, Давида Кесслера, сына Артура Кесслера, врача, который, вместе с группой других обвиненных в коммунистической или антигосударственной деятельности в первые годы войны, был в 1942-м депортирован из Черновцов в концлагерь Вапнярка на территории, тогда называвшейся Транснистрией или Заднестровьем (ил. 72)5. Когда в начале 1990-х в Тель-Авиве у Артура Кесслера обнаружили болезнь Альцгеймера, его сын Давид получил в свое распоряжение несколько коробок с документами и памятными предметами, связанными с пребыванием отца в Вапнярке в 1942 и 1943 годах. В дальнейшем Давид Кесслер, сейчас работающий инженером в Рочестере, штат Нью-Йорк, посвятил много времени разбору и каталогизации этих предметов, рассказывавших ему о событиях, о которых его отец упоминал только мельком и которые отец с сыном уже не могли обсуждать во время регулярных встреч, как они это делали в последнее десятилетие жизни Артура. Вапнярка была лагерем для политических заключенных, коммунистов и прочих диссидентов, большей частью евреев, управлявшимся румынами (союзниками Германии в годы Второй мировой войны); в этом лагере содержали не только мужчин, но и женщин и детей. Семейный архив Кесслеров был недоступен для нас, когда мы готовились к исследованию трагической истории Вапнярки – лагеря, почти неизвестного
