– Он смотрит на меня!!! – верещал Макабр настолько безумно и искренне, что первые ряды вмораживало в глыбу невидимого льда. Взгляды впивались в монстра и обнаруживали его глаз. Морской гад слегка поворачивал голову и бросал всего один взгляд. Багровое, сотканное из лепестков око мгновение скользило по толпе, и свет в аквариуме гас.

Макабр не прекращал вопить. Руки и ноги карлика ломались с сухим хрустом и выгибались под немыслимыми углами. Он падал на пол и превращался в неистово воющую сколопендру. Его агония становилась все ужасней, конечности и тело собирались в единый конвульсирующий ком, будто кто-то терзал лист бумаги, и, наконец, Макабр исчезал. Гистас тратил не меньше пяти часов на новом месте, копая нору жулику и подгоняя под нее люк на полозьях.

Зал обваривало тишиной.

Зрители трепыхались, как выпотрошенные, но еще живые рыбы.

– Но самая темная ночь! – подбрасывал их дикий вопль со спины – Кобольд ругался и обещал вычесть треть жалованья Макабра, если хоть один зритель оставался сидеть на стуле. – Всегда сменяется рассветом!

Горластый карлик представал перед публикой в звенящих латах с сияющим мечом, которым указывал на другой предмет, прежде укутанный тьмой. Люди смотрели на него и недоумевали. Как мы не услышали его скрипа? Почему сразу не обратили внимания?

Из огромной бочки торчали человеческие ноги, с прикованным к ним грузом.

– Не смотрите, что это человек, – усмехался Макабр и шел сквозь публику, позволяя разглядывать себя, доказывая неверующим, что ран нет, и персты лучше сложить на коленях. – Он утратил людскую Судьбу, когда вышел на битву со Злом! Но в его сердце кипит Божья воля!

Несколько карлиц в светлых туниках – остались после крайне неудачной программы с нимфами и сатирами – со свечами в руках окружали бочку. Гистас за кулисами, кряхтя и ругаясь, натягивал цепь, поднимая бочку повыше. Зрители вставали, сбивались в кучу и видели измученное лицо, едва уловимо похожее на резные черты распятий, привычных им с детства. Стеклянное оконце не скрывало его мук. Человек в бочке страдал.

– Освободите его! – слабо раздавалось из толпы. Если никакой ребенок не соглашался прокричать это, приходилось переодевать одного из труппы и засовывать в толпу, все равно никто не разберет. Публика начинала роптать, пока хор голосов не становился слитным. Они трубили:

– Хватит! Что вы делаете?! Свободу!!! Это же живой человек!

Макабр склонял голову, скорбя и разделяя возмущение.

– Я вижу здесь только добрых людей, – растроганно тянул к ним руки. – Божии люди. Вы так хотите помочь ему?

– Да! – вопила толпа и исходила восторгом. Божии люди! Это мы! Мы! Мы спасем человека! Героя! Сами станем такими!!!

– Но ведь он убийца, – охлаждал пыл Макабр. Его голос был еле слышен в урагане толпы. Он звенел, как самая слабая скрипка в оркестре. Но кто-то морщился. Цыкал на ребенка. Начинал тереть в задумчивости губы. И вот уже все не знали, что делать дальше и по привычке шли за конферансом. – Он казнил детей. У Зла множество прислужников. И герою – приходилось! – надевать маску безжалостности и смерти! Вы хотите освободить его?!

– Да, – вскидывался последний смелый и угасал под косыми взглядами соседей. Отрезвление было острым. «Дурак, что ли? – отчитывали смельчака гримасы. – За что берешься?!» Некоторые взгляды наказывали еще откровенней: «Сам туда готов? Да ведь это цирк! Глупости! Представление!»

Макабр выбирал паузу, внимательно и угрожающе шевелил усами. Толпа сосредоточенно жевала языки. Карлик выходил в зал и торжественно закрывал шоу:

– Мы выжили! – на этих словах аквариум с тварью вновь вспыхивал, но не так ярко, как прежде, и свет оставался в нем.

– Мы заключили врагов в вечный плен и не дадим Злу вырваться на волю!

– Мы верим в вас!

Макабр натягивал пафос, как лук, и выпускал стрелу сквозь шатер в небо:

– Вы победили Зло!!!

Толпа облегченно вздыхала и начинала сочиться к выходу. В душе у всех расцветал райский сад. Люди верили, что только что своим участием, если не выиграли, то отсрочили еще на тысячу лет битву Добра со Злом. Пора было задуматься об ужине.

Выждав несколько секунд и не в силах сдержать алчность – ему отходил каждый четвертый цент – Макабр трещал в спины уходящих:

– Дагеротип с героем или монстром – один цент! Покормить героя из своих рук – два цента!

Многие оборачивались. Матери наклонялись к сыновьям и отсчитывали холодные монеты. Мальчики очень хотели походить на героя. Хотя бочка была им совсем не по вкусу. Они брали из рук Макабра вареную кукурузу или куски хлеба, подхватывали фляжку с водой и очень серьезно, насупившись, подходили к бочке. Макабр откручивал винт на иллюминаторе, и в нос ударяло густое зловоние.

– Герою нельзя мыться, – улыбался карлик детям, и те с пониманием кивали. Они тоже не любили, когда мамы гнали их мыть шею и ноги.

По знаку Макабра бочку опускали ниже. Грузы на ногах звякали о доски пола.

Мальчики протягивали Ньютону кукурузу и хлеб, и он вгрызался в эти царские дары, и урчал бы, как голодный пес, но Кобольд бил после такого по коленям, поэтому приходилось сдерживаться.

Мальчики кивали Рэнджу.

Девочки иногда гладили по лицу.

Он все принимал с благодарностью.

Кэтрин сидела на первом ряду, неотличимая от карлиц, и качала погасшей свечой.

Ньютон знал, что вытерпит все.

Ради нее.