Сенатор – умный, смелый, обаятельный, его друг и отец его подруги – предлагал ему все это. Правда, он предлагал ему не римских солдат, а лишь «вспомогательные войска», как их пренебрежительно называли в армии, – части, отряды варваров, лишь слегка разбавленные римскими подразделениями. Но поработать и с этим материалом было большим искушением.

Полковника Фронтона можно было обвинить в чем угодно, только не в трусости. Но он был римский солдат, и некоторые принципы римского солдата вошли в его плоть и кровь. Он был надменен, как все римские офицеры. Он любил Восток, но варвар оставался для него варваром, и он считал недостойным вести варваров против римлян, хотя бы даже политика, которую защищали эти варвары, была полезна для империи, в то время как политика самих римлян была вредна для нее. Как римский солдат, он усвоил также, что неоправданного риска следует избегать. Солдат в походе, если даже не предвидится нападения, разбивает укрепленный лагерь и укрывается за валом. Солдату нужна уверенность в завтрашнем дне, право на пенсию, на обеспеченную старость необходимо ему, как воздух.

И вот полковник Фронтон стоит, охваченный колебаниями, борется с самим собой. Перед ним невероятный соблазн – организовать армию, преобразовать ее, заново сформировать, повести в бой, больше ему в жизни такая возможность, конечно, не представится. Но чтобы получить эту армию, надо пожертвовать уверенностью в завтрашнем дне, гарантией, созданной трудом всей жизни. Вперед влекло его страстное желание наконец-то проверить свои теории, оправдать их перед всем миром, назад отбрасывал неподвластный разуму инстинкт, стремление сохранить завоеванные права.

Варрон видел, какая буря поднялась в душе его собеседника. То, что Фронтон так боролся с собой, придавало еще большую ценность его дружбе. Сенатор настойчиво уговаривал его:

– Вы отлично знаете наши шансы и степень нашего риска. Мы располагаем сейчас армией в тридцать пять тысяч человек, из них пять тысяч римлян. Материал этот вам хорошо знаком. Он не из лучших, в него входят контингенты из вашего Четырнадцатого и из Пятого, но плохим его тоже не назовешь. Три тысячи кавалеристов нашего Филиппа – это отборные войска. Возьмите на себя верховное командование этой армией, Фронтон. У Веспасиана, когда он начал войну с Вителлием, шансов было не больше. А имя Веспасиана не имело ведь такой притягательной силы, как имя Нерона.

Фронтон уклонился от прямого ответа.

– Чего вы хотите от меня? – возразил он. – Я – «кабинетный» офицер, я далеко не популярен.

– Разумеется, вы слишком умны, – ответил Варрон, – чтобы быть популярным. Но с меня достаточно, если будет популярен мой император. Полководец мне нужен не популярный, а понимающий свое дело. Возьмите на себя командование, мой Фронтон. Мы оба любим наш Восток. Вы – не меньше меня. Пойдемте вместе, полковник Фронтон. Скажите: да.

С лица Варрона на Фронтона смотрели глаза Марции. Если он откажется, Варрону не останется ничего иного, как предложить командование Требонию, любимцу армии. Неужели же самому отдать в руки человека, которого он не выносит, столь горячо желанный пост? Искушение терзало его. Еще мгновение – и он протянул бы руку Варрону и сказал бы: да, да, да. Но точно путами связали его глубоко укоренившийся страх потерять обеспечение, солдатское обостренное чутье к опасности. Он скрылся за своим валом.

– Благодарю вас, мой Варрон, – ответил он. – Не сочтите это за пустые слова, если я скажу вам, что в вашем доверии я усматриваю столь ценное для меня признание и что мне очень тяжело отказаться от вашего предложения. Но, видите ли, я прежде всего солдат. Мне нужен пятьдесят один процент уверенности в завтрашнем дне. Я люблю и уважаю вас, ваша политика и ваше мужество увлекают меня. Но я не пожертвую ради вас моей уверенностью. Большего, чем доброжелательный нейтралитет, я обещать вам не могу.

– Очень жаль, Фронтон, – сказал Варрон угасшим голосом, – что вы не присоединяетесь к нам.

– Да, жаль, – ответил Фронтон.

Они сидели в расслабленных позах в одном из прекрасных покоев царского дворца Самосаты, утомленные, и глядели прямо перед собой.

– Вы нанесете визит царю Филиппу? – спросил спустя несколько минут Варрон, с огромным усилием меняя тему разговора.

– При всем желании не могу этого сделать, – ответил Фронтон. – Я римский офицер, и к мятежнику могу относиться только как к врагу. Я явился сюда, чтобы договориться с капитаном Требонием. О нашей с вами встрече никто не должен знать. Я не имел права вас видеть, мой Варрон.

– Боюсь, – печально сказал Варрон, – что, несмотря на всю вашу находчивость, вам придется, поскольку вы к нам не примкнули, вскоре вернуться в Антиохию.

– И не подумаю, – ответил он. – Моя приверженность вашему делу будет подсказывать мне все новые и новые доводы в пользу моего пребывания в Эдессе. Пока сохранится хотя бы искорка надежды на торжество вашего дела, я вас не покину. Я вам друг, Варрон. Верьте мне, прошу вас.

– Спасибо, – откликнулся Варрон.

Оба перевидали на своем веку много людей и много судеб и привыкли не верить словам – ни чужим, ни даже своим собственным, но на этот раз и Варрон и Фронтон чувствовали искренность собеседника.

– Кому же мне поручить командование, если вы отказываетесь принять его? – размышлял вслух Варрон.

– Требонию, разумеется, – сделав над собой усилие, посоветовал Фронтон. – Малый этот мне, пожалуй, еще противнее, чем вам. Кроме того, он меня терпеть не может. И конечно, получив власть, постарается насолить мне. Но при создавшемся положении он наиболее подходящая кандидатура. Как офицер, как политик и как друг я советую вам взять Требония.

12

Родственные души обретают друг друга

Несколько дней спустя после этого разговора Нерон с большой пышностью переехал из Эдессы в Самосату. Он освободил царя Филиппа из-под почетного ареста, обнял его, назвал братом. Затем, после длительной беседы с Варроном, приказал первым вызвать к себе для