уличные бои в Москве, Саратове, Харькове и т. д., сражения между верными революции (февральской. – Д. В.) и восставшими войсковыми частями на фронте – все это достаточно свидетельствует, что мы были не совсем одиноки…» Александр Федорович сожалеет, что приехавший с моряками Дыбенко распропагандировал казаков и ему, Керенскому, не удалось осуществить свои планы вооруженного подавления большевистского восстания.

После начала германского наступления положение в стране еще больше обострилось. В захваченных немцами районах сразу же стали активизироваться те контрреволюционные силы, которые надеялись с помощью немецкой интервенции задушить революцию. Документы тех лет и воспоминания очевидцев свидетельствуют, что сами немцы не были заинтересованы в свержении Советского правительства. Однако продвижение немецких войск не могло не разжигать гражданскую войну. В это время в судьбе Троцкого произошли большие перемены. Мы знаем, что после VII съезда РКП(б), состоявшегося в начале марта 1918 года, Троцкий остался «без работы».

Вскоре после подписания Сокольниковым Брестского мира перед Лениным встал вопрос, кто возглавит военное ведомство. Кто сможет на развалинах старой армии создать новую военную организацию, способную противостоять регулярным армиям противника? Кто вдохнет в нее жизнь? Февральское наступление 1918 года показало, что руководящая тройка Наркомата по военным делам – Н. В. Крыленко, Н. И. Подвойский, П. Е. Дыбенко – не в состоянии возглавить такое сложное дело, как создание регулярной Красной армии. К тому же они придерживались левокоммунистических взглядов на характер военной организации, которые Ленин не одобрял. В то же время Ленин не мог решиться поставить во главе Красной армии и Красного Флота, которые еще предстояло создать, крупного военного специалиста старой школы. Это не было бы понято народом и армией. После долгих размышлений и советов Свердлова Ленин остановил свой выбор на Троцком, человеке, весьма далеком от «технологии» военного строительства, тактики и стратегии. Чем можно объяснить это решение, которое, по моему мнению, оказалось для большевиков исторически весьма удачным? Думаю, у вождя революции был довольно скудный выбор крупных личностей, которые могли бы за короткий срок решить чрезвычайно трудную задачу: создать новые вооруженные силы Республики и организовать ее защиту, смело привлекая к этому процессу военных специалистов старой армии, используя достижения и опыт буржуазной военной науки. Пишу эти строки и чувствую, что будет немало читателей, полемизирующих со мной: «Ведь всегда писали и говорили, что Ленин, партия, государство создали советские армию и флот. При чем тут Троцкий?» Правильно: и Ленин, и партия, и государство создавали военную организацию. Но за общими подобными утверждениями всегда скрываются конкретные творцы, исполнители, «архитекторы» реального сооружения. Одним из таких ведущих руководителей, бесспорно, был Троцкий. Почему Ленин остановил свой выбор именно на этой кандидатуре, поговорим в следующей главе. Сейчас же я хочу напомнить, что 14 марта 1918 года, в день открытия IV Чрезвычайного съезда Советов, в «Известиях» появилось официальное сообщение о том, что, согласно личному ходатайству тов. Троцкого, Совет Народных Комиссаров освободил его от должности наркома по иностранным делам и назначил наркомом по военным делам. Этим же постановлением, согласно личному заявлению, освобождался от должности наркомвоена и главковерха Н. В. Крыленко (должность главковерха упразднялась). Постановление подписали Председатель Совнаркома В. И. Ульянов (Ленин), нарком государственных имуществ Республики В. А. Карелин и нарком национальностей И. В. Сталин.

Вступление в должность совпало с переездом Советского правительства в Москву. Троцкий прибыл в новую столицу через неделю после Ленина. В первую же ночь в Москве новый наркомвоен провел заседание военной коллегии комиссариата, где он пытался определить основные направления военного строительства. На следующий день он подписал свой приказ № 1: «Предлагаю начальнику Главного квартирного управления в исключительно срочном порядке приступить к ремонту бывшего Александровского военного училища и приспособлению его для Комиссариата по военным делам»{296}.

Революция – это не только планы, замыслы, заговоры, но и безбрежная стихия. Видимо, в немалой степени прав был А. И. Деникин, назвав события 1917–1922 годов «русской смутой». «Социальный разлад», как назвал смуту Ключевский, выразился и в стихии насилия, вседозволенности, агрессивности, необоснованных требованиях масс. Большевистские руководители почувствовали это быстро; в ЦК стали поступать многочисленные жалобы о «реквизициях», «экспроприациях», «революционных карах», никем не санкционированных. Иногда это проявлялось в форме рвачества. Вот, например, Троцкий получает телеграмму от комиссара Позерна о том, что «вторая Петроградская конференция красноармейцев вынесла постановление о необходимости установления жалованья красноармейцам в триста рублей…».

Троцкий понимает: уступить раз – значит пойти на поводу у стихии. У него хватает характера:

«Петроград, Смольный. Позерну.

Брать на свою ответственность нарушение Вами декретов советской власти отказываюсь.

21.5.18.

Наркомвоен Троцкий».

Затем на обороте добавляет для разъяснения красноармейской массе: «Вопрос о жалованье красноармейцам решается не петроградскими красноармейцами, а Советами рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов всей России… Установлено жалованье в 150 р. Тех красноармейцев, которые в трудные для республики дни занимаются требованиями повышения платы, считаю плохими солдатами революции…»{297}

Но не все решались противостоять стихийному напору массы, которую влекли часто весьма далекие от революционных идеалов побуждения.

О военной деятельности наркома по военным и морским делам я расскажу в следующей главе. Для нас важно сейчас выяснить основные мировоззренческие и политические установки Троцкого в преддверии русской Вандеи, которая через пару месяцев расколет Россию. Совсем скоро верх возьмет безудержное насилие. Пленных, как правило, не будет. Солдаты Колчака станут поднимать на штыки раненых красноармейцев в лазаретах. Сполна проявится и жестокость красных. Троцкий отдаст приказы о расстрелах красноармейцев, проявивших трусость, бежавших с поля боя, уличенных в мародерстве и т. д. Причем в первую очередь он грозил расстрелом командирам и комиссарам частей, без приказа оставивших боевые позиции. По фронтам будет гулять тиф. В оврагах и белые, и красные будут расстреливать заложников. Жизнь, как никогда, упадет в цене. Слепой классовый зов окажется сильнее сострадания, жалости, мудрости, рассудительности. Многострадальная Россия будет залита кровью соотечественников…

Политические взгляды Троцкого накануне Гражданской войны весьма рельефно были им сформулированы весной 1918 года в докладе на Московской городской конференции РКП(б) и в двух других его выступлениях на рабочих собраниях о «наших друзьях и врагах» и о «внутренних задачах Советской власти». Придавая им особое значение, Троцкий в семнадцатом томе своих сочинений выделил их в раздел «Основные задачи Советской власти весной 1918 года». Это время Троцкий охарактеризовал как «период внутренней заминки», когда кое-кто стал рассматривать Октябрьскую революцию «не то как авантюру, не то как ошибку». Характеризуя эту социальную «заминку», Троцкий объясняет ее и даже как-то оправдывает наследием царизма, преступлениями самодержавной системы, просчетами Милюкова и Керенского. Даже в «Брест-Литовском мире повинны царские бюрократы и дипломаты, – утверждает Троцкий, – которые ввергли нас в страшную войну, расхищая народное достояние, обирая народ, который держали в темноте и рабстве… Этот мир есть царский вексель, вексель Керенского и К[о]! Вот самое лютое преступление, которое наложило на рабочий класс огромную ответственность за грехи международных империалистов и их слуг»{298}.

Впрочем, новые лидеры говорят так (по крайней мере, в России) почти всегда. Например, начав перестройку, мы уже несколько лет говорим «о времени застоя», «сталинском наследии», загнивании «административно-бюрократической системы», мало что сделав для устранения как «старых» причин, так и «новых», рожденных нынешней бездеятельностью, неорганизованностью, безответственностью, демагогией. Здесь мы не оригинальны: Троцкий тоже все валил на царизм и Временное правительство, имея, правда, для этого куда больше оснований – власть в руках большевиков была еще меньше года…

Теперь о власти. Нарком изложил свои взгляды на ее природу, сущность и характер так: «В смысле политическом и непосредственно боевом, Октябрьская революция прошла с неожиданною и ни с чем несравнимою победоносностью»{299}. Мы заявляем, что никакого примирения между классами быть не может: «либо диктатура капитала и землевладения, либо диктатура рабочего класса и беднейшего крестьянства», а Учредительное собрание было бы «великой примирительной камерой, великим соглашательским учреждением русской революции»{300}. Далее Троцкий долго говорит, что Учредительное собрание годится лишь для «всеобщей переклички» – кто за кого. А для «революционной творческой работы» оно не годится. Власть делить мы ни с кем не собираемся. Если остановиться на полпути, образно говорил Троцкий, «то это не революция, а, с позволения сказать,