Шрифт:
Закладка:
– Привет, привет, мои хорошие! Зайчик? Зайчик передал, конечно!
А сам хлопает себя по карманам пиджака. Где-то должны были быть леденцы. Он носит с собой самые банальные барбариски, шоколадные конфеты просто растаяли бы и испортили вещи. Конечно, у его внуков сладостей в достатке, но дедушкины леденцы же особенные. Они волшебные, от зайчика. Но карманы пусты. И Андрей Иванович вспоминает, что буквально час назад выгреб конфеты, пытаясь успокоить двух насмерть перепуганных девчонок, которых ему выдал бородатый Ахмед, поигрывая автоматом. Тоже рассказал им про зайчика, пока они шли от концертного зала к штабу, и девчонки от удивления даже перестали всхлипывать. Так их и приняли врачи и спасатели: с набитыми карамельками ртами и фантиками в руках. Воспитанные девочки не додумались их бросить на землю.
– Ой, девчонки, а конфет-то и нет…
– А куда они делись? – прищуривается Полина. – Зайчик же передал.
– Да ты знаешь, я их съел. Зайчик передал, а я по дороге домой не удержался. Так есть хотелось. Виноват, ой как виноват. Простите дедушку? В первый и последний раз, клянусь!
Девчонки смотрят на него и улыбаются. Не понимают, как реагировать. Где ж такое видано, чтобы дедушка съел конфеты от зайчика? Но и дедушку они знают, тот слов на ветер не бросает. Может, правда голодный был?
Первой соображает Оля. И кидается в гостиную с воплями:
– Бабушка Зейнаб! А бабушка Зейнаб! Тут дедушка Андрей пришёл, такой голодный, что наши конфеты по дороге съел! Ты его покорми, бабушка Зейнаб!
Поля за ней. А потом уже Андрей Иванович входит в комнату. Дети машинально встают со своих мест при появлении отца – воспитание. Но смотрят спокойно, Марина даже насмешливо. А вот Зейнаб… Кто другой на его месте уже спасался бы бегством.
– Голодный, значит, – спокойно произносит она, тоже поднимаясь с дивана и шагая ему навстречу. – И где ж ты так проголодался, дедушка Андрей? Снова жизни спасал?
– Снова жизни спасал, – в тон ей отвечает Кигель, как мог бы сказать «снова ключи забыл» или «снова в пробке стоял». – Но кормить меня не надо, я уезжаю. Мне бы душ принять и переодеться. Куколка, можно тебя попросить найти мне свежую рубашку и что-нибудь неофициальное. Можно джинсовый пиджак или тот, синий, подстреленный.
– Не подстреленный, а клубный, – вздыхает Зейнаб. – И куда ты ещё собрался сегодня?
Она уже поднимается за ним по лестнице. Верхний этаж только для них двоих, туда дети и внуки даже не суются.
– Я же тебе говорил, к Марику. У него день рождения сегодня. Я хотел сразу поехать, но решил, что надо переодеться. И помыться. Смыть с себя всю эту мерзость.
Они наверху, в спальне, где их не могут видеть дети и внуки. Андрей Иванович стоит у двери в ванную комнату, уже держась за ручку. Зейнаб возле шкафа с одеждой.
– Андрей, там было страшно?
Кигель качает головой:
– Нет, куколка. Страшно будет, когда начнётся штурм.
Она кивает, но не двигается с места:
– Андрей, может быть, не поедешь сегодня никуда? Ну какой день рождения? Кому он сейчас нужен? Побудь со мной, с детьми.
– Марику нужен. Он и так один сидит неделями. Я обещал, я поеду.
– Не один, с Машей, – вздыхает Зейнаб, но не спорит.
– Ну что ты, куколка? – Андрей делает к ней шаг и обнимает, прижимая к груди. – Со мной уже ничего не случится. Просто съезжу к старому другу, выпьем по пятьдесят граммов, ну, девочка, ты чего? Ну вот только слёз и не хватало! Зейнаб!
Она плачет взахлёб, как маленькие дети. А он стоит, растерянно гладит её по голове и снова жалеет, что в кармане не осталась ни одной барбариски. Очень бы сейчас пригодились.
***
Агдавлетовы живут в самом центре Москвы, так что бедный Петрович лишь тяжело вздыхает, когда Андрей Иванович называет адрес. Он-то надеялся, что, привезя домой шефа, освободился на сегодня. Впрочем, он давно работает с Кигелем и знает, что выходные – понятие абстрактное, а нормированный рабочий день – и вовсе эфемерное. Шеф может отпустить его в восемь вечера, а в двенадцать ночи уже позвонить и сообщить, что надо срочно ехать в аэропорт. Андрей Иванович как-то предложил взять второго шофёра, мол, будете посменно работать, так Петрович смертельно обиделся. Кому можно доверить? И ладно бы ещё машину, чёрт с ней, железякой, но жизнь и здоровье Народного артиста? Эти ж молодые, водить-то не умеют. То по встречке поедут, то на перекрёстке подставятся. И город не знают, все с навигаторами ездят. Чуть не туда повернёшь, срежешь лишние сто метров, девка наглая орёт: «Маршрут перестроен, поверните налево». Тьфу. Отбери у них эту говорилку, и нет водителя, так, одна прокладка между рулём и сидением.
Так и работает один, видя собственную жену урывками, немногим чаще, чем Андрей Иванович свою Зейнаб.
– И в магазин заскочи какой-нибудь винно-водочный, – добавляет Кигель с заднего сиденья.
– В ваш? – уточняет Петрович.
– Да хоть в какой, мне бутылка коньяка нужна. Или две…
– Ну лучше-то в ваш, зачем на сторону деньги отдавать? – рассуждает Петрович и перестраивается на правую полосу, чтобы свернуть к ближайшему магазину шефа.
Да, у него ещё и сеть алкомаркетов, относительно недавний проект. Кигель долго сомневался, ввязываться или нет. Любой новый бизнес на первых порах отнимает много времени и сил, которых уже не хватает. Он, конечно, поставит управляющих, но пока их научишь, пока все процессы отладишь… Аренда, закупки, контракты. Пока со всеми договоришься… Но ввязался и в итоге не пожалел, вложения окупились быстро, первые три магазина начали приносить доход, и сейчас Кигель активно масштабировался, расширял сеть по Москве и ближнему Подмосковью. Зейнаб его ругала, мол, зачем тебе ещё заботы, неужели мало пекарен и гонораров за концерты. А Андрей Иванович и сам не знал зачем. Просто не мог пройти мимо интересного и выгодного проекта. Если можно заработать деньги, почему их не заработать? Так он рассуждал всегда: и когда договаривался о третьем или четвёртом концерте в день в советское время, и когда соглашался выступить в казино или на чьём-то банкете в девяностые, и теперь не изменял собственным принципам. Зато ни Зейнаб, ни дети, ни внуки не нуждаются ни в чём. И теперь уже не будут нуждаться, даже если с ним что-то случится.
В магазин Андрей Иванович идёт