Впервые Аня так отчетливо поняла, что они с бабушкой в этом мире одни. Совсем одни.

Будто издеваясь, когда она ждала хоть какой-то определенности, когда готова была схватиться за любую спасительную соломинку, Ане позвонил Высоцкий. Девушка не сразу поняла, что в кармане жужжит телефон, чуть не уронила его, ведь пальцы по-прежнему не хотели слушаться. Увидев надпись на экране — на какое-то время перестала дышать, а потом почувствовала, как накрывает гневом. Потому что… Он обещал. Он обещал, что приедет и все произойдет по-человечески. Что у них будет время. Что их… Их не будут бить так подло! Он говорил, что ССК действует иначе, а получается…

Звонок прекратился. Почти сразу — без длительной паузы — поступил второй. И его Аня тоже не взяла.

Ей было не до Высоцкого, что бы он ни хотел — не до него. На их костях нет смысла плясать. Им бы собрать сначала те, что остались…

Когда Аню пустили к Зинаиде в палату, та была в сознании. Бледной, разом осунувшейся, будто постаревшей, но изо всех сил старающейся улыбнуться. Под глазами залегли тени, к руке была подсоединена капельница. Ее разместили единственной в шестиместной палате.

С врачом говорила больше сама Зинаида, чем Аня. Она же просто записывала на телефон, какие препараты нужно купить, а потом кивала, когда бабушка тихонько на ушко шептала, что надо привезти завтра.

Домой старшую Ланцову отпускать не спешили. Состояние стабилизировали, но во избежание решили попридержать. На завтра были назначены анализы.

Да и куда это — домой — Аня не знала…

Бабушка наверняка не запомнила брошенную напоследок фразу Вадима, но она-то… Она-то да…

Сбегала в аптеку, внимательно записала и трижды проверила, что должна привезти завтра, оставила пакет… И была выгнана медицинской сестрой — время для посещений окончено.

Обратно в дом Аня ехала, будто на автопилоте. В голове было пусто. На душе — тяжело. В вагоне метро она забилась в угол, отвернувшись от людей. Прислонилась лбом к наверняка грязному стеклу окна, пыталась взять себя в руки… И не могла. Наверное, кто-то посчитал ее странной, но подходить не пытались. От станции метро до дома она плелась, еле переставляя ноги. Открывала дверь с дрожью… Почему-то подумала, что там снова может быть этот… Сосед… Когда зашла и поняла, что внутри пусто — выдохнула с нескрываемым облегчением. Но оно длилось несколько секунд, потом же снова на плечи лег груз. Страха, неизвестности, боли.

Сил хватило на то, чтобы опуститься в кресло… И сидеть. Безэмоционально отмечая, что за окном потихоньку темнеет.

А ведь завтра у нее должны были начать первые лекции — им уже выслали расписание. Завтра же они с бабушкой собирались вечером позвонить Корнею Владимировичу, чтобы… Чтобы запустить необратимый, но, как им казалось, довольно длительный процесс. Завтра… Оно должно было быть совсем другим.

Теперь же Ане предстояло всю ночь себя выталкивать — из кресла и из ступора — чтобы…

Сначала собрать те вещи, которые срочно нужны бабушке. Потом… Те, которые понадобятся, когда ее выпишут. Собрать деньги, которые нужно будет заплатить за каждую из процедур и аккуратно засунуть в кармашки в качестве благодарности медперсоналу.

И не первой необходимости вещи тоже ведь надо собрать.

Но за ночь… Это невозможно. Да и куда везти?

У них ведь ни родственников в городе, ни даже достаточно близких друзей. Бабушкины — кто разъехался, кто умер. Анины… Ее даже Таня на ночь вряд ли сможет приютить — у них двушка на шестерых. А больше и не к кому обратиться.

Только теперь, окончательно пережив и осознав, Аня сначала шумно выдохнула, а потом…

Уже ее лицо опустилось в ладоши, раскрытые на коленях, а их глаз потекли слезы. Страха и отчаянья. Обиды и чувства предательства.

— Как они могли… Как они могли… — она шептала, давясь рыданиями, имея в виду сразу всех. И мать, и Вадима, и Высоцкого. В голове не укладывалось. Было совершенно непонятно — за что. За что так… Жестоко. А еще было очень страшно, потому что Аня понятия не имела, что делать дальше.

Она изо всех сил храбрилась все это время. Убеждала и бабушку, и себя, что боец! Что сможет отстоять, победить, защитить, а теперь…

Даже начать что-то делать сил совершенно не было.

Когда слезы пусть временно, но иссякли, стемнело окончательно. Аня потянулась дрожащими пальцами к включателю торшера, свет которого позволял бабушке вязать даже вечерами, сощурилась, когда он оказался слишком ярким… По новому осмотрела гостиную, которая…

Может завтра, а может через неделю просто перестанет существовать. Так же, как их кухня, ее спальня, сделанный дедушкиными руками шезлонг…

Дыхание снова моментально сбилось, моментально же стало плохо видно из-за новой порции слез, но эту Аня уже зло смахнула, после чего уперлась руками в колени, порывисто встала…

Плакать можно долго. Но толку-то? Толку…

Вслед за злостью на повинных во всем случившемся, ее накрыло злостью уже на себя. За беспомощность. За слабость. За то, что… Поверила Высоцкому. Расслабилась. И бабушке тоже разрешила расслабиться. Что не послала Вадима — ни разу. Что тряслась зайцем вместо того, чтобы взять за шиворот и выставить за порог тех, кто своими руками «положил» ее единственного во всем белом свете родного человека в больницу.

Злиться, как оказалось, куда лучше. Ведь злость придает сил. Злость осветляет разум.

Аня порывисто направилась в сторону бабушкиной спальни, открыла ее шкаф, достала ночную сорочку на смену, халат, несколько пар сменного белья, дальше в ванную…

Когда снова зазвонил ее телефон, Аня шла уже в сторону кухни, чтобы выбросить оскверненную незванным гостем посуду, но стоило услышать мелодию — понеслась обратно к креслу, присела на корточки. Увидела, что входящий от бабушки — снова задрожала всем телом, быстро взяла.

— Алло, ба… — сказала наверняка испуганно.

— Алло, ребенок… — Зинаида же ответила немного хрипло.

— Все хорошо, ба? Почему ты не спишь? Мне приехать? — Аня тут же подумала о всем плохом, что только могло случиться, вываливая на бабушку миллион вопросов.

— Не надо, Анют. Все хорошо. Ты завтра утром приезжай, как договаривались. Я о другом… — Зинаида замолкла, сделала паузу. Аня снова была слишком испуганна, чтобы пытаться предугадать, о чем пойдет речь. Поэтому она просто ждала, когда бабушка продолжит, затаив дыхание… — Позвони Корнею Владимировичу, детка. Пожалуйста. Я почему-то думаю, что это… Что это не он все…

Слышно было, что бабушка и сама волнуется. Немного сбивается.

Аня же почему-то замотала головой из стороны в сторону. И пусть Зинаида не могла видеть внучкин протест, но слишком хорошо ее знала.

— Позвони, Анюта. Позвони, ребенок. Я бы сама, да боюсь… Мне будет сложно. А нам… Нам хотя бы отсрочку, чтобы… Нам ведь ехать-то некуда…