людей, а иногда и целых семей со взрослой парой и ребенком, которые стоят на ящере. Одна такая композиция включает «пермскую мадонну», кормящую грудью своего младенца (ажурная бляшка с этой сценой хранится в Эрмитаже, среди других мадонн), что напоминает и легенды о Золотой бабе. Над счастливым семейством — свод из смыкающихся симметрично голов оленя или лося, по сторонам свешиваются шкуры. Очевидно, перед нами жилище тотемических первопредков. Но жилище в архаичных культурах само имеет сложную символику: оно воплощает вселенную. Недаром обитатели оленьего жилища стоят на ящере, ведь ящер — существо преисподней. Получается, что в звериных образах воплощен космос создателей пермского звериного стиля.

Самым распространенным образом пермского звериного стиля оказывается стоящий на ящере человек с головным убором в виде головы лося или просто с головой лося. В. В. Чарнолуский сравнил эти образы с саамским образом Мяндаша и нашел в пермской пластике много соответствий с саамскими мифами. Распластанную бронзовую «шкуру» он сравнил с постелью, которую нельзя было выносить из жилища, женскую личину — с Мяндаш-девой и т. д. Но не стоит делать поспешных выводов. Можно предположить, что пермский звериный стиль обладает своим «языком», который рискованно переводить на язык образов саамской мифологии. Ясно лишь, что язык звериного стиля — это язык космогонических мифов и что его центральный образ — космический лось, тотемический первопредок людей. Недаром он совмещает черты лося и человека.

Мяндаш просит мать сосватать невесту из человеческого рода. Мать предупреждает его, что олень не сможет ужиться с человеком, но Мяндаш стоит на своем. Тогда Мяндаш-дева отправляется на поиски невестки. Она превращается в важенку и переплывает Мяндаш-йог, реку, отделяющую землю Мяндаша от земли людей. Ее кровавые волны текут из легких оленя, а камни — оленья печень (для саамов такая река все равно что молочная река с кисельными берегами из русской сказки). Обернувшись женщиной, Мяндаш-дева входит в вежу, где у старика были три дочери на выданье. Первые две дочери не проходят брачных испытаний: не смогли высушить обувь Мяндаш-девы (ведь стельки в этой обуви были из оленьего жира), едва перебрались через реку и побоялись войти в вежу из оленьих костей. Мяндаш-дева превращает их всех в камни. Из трех невест-сестер лишь младшая не нарушает запретов Мяндаш-девы, заклинаниями и ольховой корой высушивает Мяндаш-йог, ласково обращается с оленями и становится женой Мяндаша.

Чтобы переправиться через кровавую реку, невеста должна была разжевать ольховую кору и плюнуть ее в воду. Ольха считалась священным — мировым — деревом, ее кора имела красный оттенок, поэтому ею останавливали кровь в заговорах и делали рисунки на шаманских бубнах.

У оленя и его избранницы рождаются дети, но когда младший сын мочит постель из оленьих шкур, Мяндаш уходит из вежи в тундру с другими оленями. Жена оборачивается в намоченную шкуру и в облике важенки — Мяндаш-каб — следует за ним. Они предводительствуют стадами диких оленей.

На гравюре из книги Шеффера сейд имеет антропоморфный облик.

Гравюры из книги: Schefferus, Johannes. Argentoratensis Lapponia. 1673

По другим вариантам мифа, в оленей превратились дети Мяндаша, его жена сохранила человеческий облик и напутствовала детей, чтобы те не давали убивать себя плохим людям. Сама она вновь вышла замуж за человека, но жила впроголодь. Мяндаш, сжалившись над людьми, явился жене во сне и обещал, что ее муж сможет подстрелить Мяндаша (одно из его названий — Мяндаш-аннтуг, «дающийся»). С тех пор охота стала для людей удачливой. Рог, оброненный Мяндашем (черв-вечутл), отмечал места, где водились стада оленей. В жертву Мяндашу приносили обетного оленя на охотничьей трапезе-причастии, укладывали рога возле сейдов.

Это должно было обеспечить удачную охоту. После трапезы кости оленя накрывались шкурой: охотники верили, что олень (или его душа) вновь живым вернется на землю.

У русских на Севере, равно как у коми и удмуртов, известна легенда о чудесном олене, который на Ильин день сам подходил к церкви из леса, чтобы быть принесенным в жертву. Его убивали, а мясо варили и раздавали нищим. Но однажды олень запоздал, и старики убили вместо него корову. Лесной зверь увидел, что вместо него принесли в жертву домашнее животное, и с тех пор перестал появляться из леса. Эта церковная легенда распространена очень широко и имеет византийское происхождение, но за ней скрывается еще более древний миф о смене охотничьего культа на скотоводческий: скотовод перестал зависеть от милости «хозяев» природы.

Мяндаш, олень с золотыми рогами, был не только предком, но и культурным героем, помощником шамана (нойды). Он научил людей охотиться, надевать на себя оленьи рога и прятаться за камнем, дал людям лук. Он запретил в осеннем стаде убивать больше одной важенки и не велел трогать оленя-хирваса — производителя, чтобы не прекратилось потомство оленей. Но вот люди вооружились ружьями, гром которых пугает оленей. Они не стали щадить ни важенок, ни хирвасов. С тех пор не стало удачи в охоте.

Конец света

В саамском мифе о конце света Мяндаш — небесный олень; его тропа — тропа солнца. На златорогого белого оленя — Мяндаша — охотится громовник Айеке-Тиермес со своим луком-радугой; он видит добычу и смеется — от этого слышится гром. Человеку страшно видеть преследуемого оленя: от света из его глаз он может ослепнуть, от топота копыт — оглохнуть. Когда в оленя попадет первая стрела, горы извергнут огонь, реки потекут вспять, иссякнут источники и высохнет море. Когда вторая стрела вопьется Мяндашу в лоб, огонь охватит землю, горы сгорят, а на севере лед закипит. Северный ветер станет пламенем, и сам Северный Старец сгорит. Когда же собаки Тиермеса схватят оленя и бог вонзит в его сердце нож, звезды падут с небес, утонет солнце, потухнет луна, на земле останется прах.

Этот редкий эсхатологический текст приведен исследователем культуры саамов В. В. Чарнолуским. Схожий сюжет угадывается в карело-финской руне об охоте Вяйнямё, сына Калевы, на чудесных лыжах. И хотя чудовищный лось Хийси не упомянут в этой руне (охотник преследует золотую белку), очевидно, что речь идет