Зараза! Снова ждать!

Автомобиль беспрепятственно миновал несколько армейских блокпостов, а после куда как более тщательной проверки документов на пограничном пункте, въехал в северное предместье столицы. Уже безо всяких остановок мы промчались по его тихим улочкам, немного покрутились по историческому центру и завернули во двор то ли бывшего дворца, то ли просто богатого особняка — разглядеть подробности я попросту не успел.

Караульные шустро закрыли ворота, машина сопровождения осталась на улице.

— Идём! — поторопил меня контрразведчик, выбираясь из салона.

Я вылез с другой стороны и поспешил за спутником, нагнал его на крыльце служебного входа и негромко прошипел:

— Эдуард Лаврентьевич! Ну вы хоть скажите что-нибудь!

— Сейчас всё скажут! — отмахнулся тот, но сжалился и вроде как успокоил: — Не волнуйся, дело в шляпе. На тебя просто хотят взглянуть.

— Так комиссариат от меня отстал или нет? — поставил я вопрос ребром, но вразумительного ответа не получил.

— Сейчас всё узнаешь! — отрезал контрразведчик.

Не предъявляя документов, мы прошли мимо дежурившего на входе бойца ВОХР и свернули к лестнице, начали подниматься по стёртым мраморным ступеням.

— Это что вообще за учреждение? — не выдержав, спросил я в пустынном коридоре третьего этажа.

— Комиссариат иностранных дел.

Я недоумённо нахмурился и уточнил:

— Если не ошибаюсь, вас в СЭЗ перевели? К иностранным делам вы каким боком?

— Ошибаешься, — улыбнулся уголком рта Эдуард Лаврентьевич. — Не в СЭЗ, а в армейскую контрразведку. И не перевели, а временно откомандировали. К иностранным делам я никакого отношения не имею.

— А я?

— Тебе видней. Раз уж мне поручили доставить тебя именно сюда.

— А забрать? Поручили?

По реакции собеседника я понял, что такого приказа ему отдано не было, но, прежде чем успел высказаться на сей счёт, Эдуард Лаврентьевич распахнул какую-то дверь и жестом предложил мне пройти в просторную приёмную с выходившим во внутренний двор окном. Изрядную часть помещения занимал заваленный бумагами письменный стол; за ним расположился солидный молодой человек в неброском, но определённо весьма и весьма недешёвом костюме. Вешалка, шкаф, ковёр с коротким ворсом, у стены для удобства посетителей — диванчик и два кресла. Полумрак разгоняла настольная лампа с зелёным абажуром.

Ага! Секретарь из наших — оператор!

Я уловил производимое его потенциалом возмущение за миг до того, как Эдуард Лаврентьевич указал на диван и распорядился:

— Подожди.

Сам он подошёл к столу, перекинулся парой слов с секретарём, после чего отправился восвояси, напоследок небрежно отсалютовав. Я лишь пожал плечами, убрал полушубок на вешалку и уселся на диван, рассчитывая, что молодой человек доложит обо мне своему патрону, но тот на телефонный аппарат даже не взглянул и продолжил разбирать бумаги.

Столь откровенное пренебрежение неприятно покоробило, ладно хоть на журнальном столике обнаружился свежий номер «Февральского марша». Я с интересом просмотрел сводки с фронта, а после взялся читать статью с разбором программного заявления товарища Баюна о важности ускоренной индустриализации, электрификации и развития железнодорожного транспорта. Дальше наткнулся на обзор ситуации на южном направлении, но там говорилось лишь о незначительных стычках с басмачами и перестрелке с пограничной стражей Султаната. Местное население, если верить газетчикам, выражало республиканским силам всестороннюю поддержку.

— Вас ожидают! — объявил вдруг секретарь. Просто оторвался от бумаг и сказал, не получив никаких распоряжений на сей счёт, даже на часы не взглянул. Не иначе команда пришла по ментальной связи.

Я с неохотой, во многом конечно же показной, свернул газету и кинул её на журнальный столик, затем без всякой спешки поднялся на ноги. Но мог бы и не лицедействовать — секретарь вновь вернулся к разбору корреспонденции, обо мне он словно позабыл. Накатил лёгкий приступ неуверенности; я переборол его, оправил китель, пересёк приёмную и распахнул дверь. За той обнаружился тамбур в два шага длиной и ещё одна дверь, ничуть не хлипче первой. Медная ручка оказалась неожиданно холодной, сама собой пришла мысль о морге, чуть ладонь не отдёрнул от неожиданности.

Но не отдёрнул — стиснул пальцы, повернул, потянул на себя, шагнул внутрь. Открывшийся мне кабинет превосходил размерами отнюдь не маленькую приёмную раза в три или даже четыре, в нём не оказалось ни единого окна, а холодом веяло из смежного помещения. В первый миг показалось, будто в кабинете царит непроглядный мрак, и лишь миг спустя я осознал, что на массивном и старомодном письменном столе горит лампа, а мрак сгустился непосредственно в моей голове. Чужая воля разом погасила ясновидение, и пусть сверхспособности никуда не делись, возникшее ощущение собственной ущербности не понравилось до чрезвычайности.

Что ещё за дела⁈

Я едва не чертыхнулся от неожиданности, но глаза уже привыкли к полумраку, вот и прикусил язык. За столом сидел Горский.

Да! Леонтий Игнатьевич Горский собственной персоной!

Ошибки быть не могло!

Чуть постаревший, но всё такой же странно скособоченный он восседал в кресле и глядел на меня с непонятным выражением лица. Глаза старика казались непроницаемо чёрными, а тени будто трепетали вокруг и окутывали той самой тьмой, что невесть каким образом обосновалась в моей голове.

Горский опёрся о стол и встал, замер чуть напряжённо, словно не был до конца уверен в контроле над собственным телом. Улыбнулся уголком рта, протянул руку.

— Ну здравствуй, Пётр! Всё не было случая поблагодарить тебя за спасение. Сам понимаешь, такие вещи нельзя перепоручать. Это личное.

Сухой с едва уловимой хрипотцой голос заставил нервно поёжиться, но я не колебался ни мгновения, шагнул вперёд и пожал морщинистую ладонь, оказавшуюся столь твёрдой, будто её выточили из морёного дуба.

С ответным заявлением я откровенно замешкался, да Горский его и не ждал.

— Садись! — указал он на стул. Сам опустился в кресло, выдвинул верхний ящик стола, а после передвинул мне какой-то листок и небольшую коробочку.

Это оказались выписка из приказа о награждении и солдатский крест.

Вот меня и пожаловали орденом.

О-хо-хо…

— Поздравляю с высокой наградой! — скупо улыбнулся Горский, откинувшись на спинку жалобно скрипнувшего кресла.

— Но вы его не отдадите, а запрёте в сейф, — понимающе произнёс я, — и вызвали отнюдь не для того, чтобы поблагодарить за своевременную реанимацию.

Старик хекнул и признал мою правоту:

— Туше! — Он чуть приподнял ладони от столешницы и опустил их обратно. — Ну сам посуди, как я могу вручить тебе орден,