- Я же сказал, бери, - сквозь зубы проговорил Тюрин. - Дай мне сказать...

- Да ты говори, говори, я слушаю, - ответил сосед и недоверчиводобавил: - Что, правда что ли отдашь?

- Да возьми ты его ради Бога, Василь Петрович, и иди сядь. Тяжело мне через всю комнату, - умоляюще проговорил Тюрин.

- Ну, спасибо, - снимая репродукцию со стены, поблагодарил сосед. - Ты не бойся, я в долгу не останусь. - Он прислонил раму к платяному шкафу, подошел к дивану и сел рядом с Тюриным. - Ну, что там у тебя такое страшное? Недостача, что ли?

- Я не бухгалтер, я с деньгами дела не имею, - ответил Тюрин и перешел на шепот. - Ты Николая знаешь? Ну, из пятьдесят первой квартиры?

- Ну, знаю, - ответил сосед.

- Убийца он, - холодея от ужаса, сообщил Тюрин, - я сам видел, как он труп с перерезанным горлом в ванной полоскал. Так вот, теперь он меня хочет на тот свет отправить.

- Да ну?! - не поверил сосед.

- Честное слово, Василь Петрович. Ну что, я тебе врать что ли буду? Зачем мне на человека такую напраслину возводить? Сам посуди. - Тюрин уже не шептал, а астматически сипел. Голова его слегка подергивалась, глаза были вытаращены, как у морского окуня, а хилая грудь как-то рывками, с разными промежутками поднималась и опускалась под тонким одеялом.

Соседа окончательно убедил вид Тюрина. Трудно было даже предположить, что человек в таком состоянии может рассказывать небылицы.

- И что теперь? - испуганно спросил Василь Петрович.

- Он не знает, что я тебе рассказал, - торопился Тюрин. - Напишешь анонимку в милицию...

В это время в прихожей скрипнула дверь и в комнату, ненатурально зевая и почесываясь, вошел Николай. Увидев его, Тюрин издал крик раненой птицы, сердце у него два раза бухнуло и затихло. Тело сразу как-то обмякло, а нижняя челюсть медленно отвалилась на грудь. Николай перевел взгляд с Тюрина на Василия Петровича. Тот сидел бледный и с таким отчаянием в глазах, что даже последний дурак догадался бы, о чем говорили эти два человека минуту назад.

- Понятно, - по-деловому сказал Николай. - Ты бутылку трогал?

- Нет, - глядя прямо в глаза Николаю, выдохнул Василий

Петрович. - Ничего не трогал. - Затем он спохватился, выкинул вперед руку и показал на репродукцию. - Вот! Картина! Он мне сам её подарил! Честное слово!

- Ну подарил и подарил, - миролюбиво сказал Николай. - Повесишь дома на стену. Будет память об этом... - Николай кивнул в сторону Тюрина и продолжил, - ...болтуне. Видишь, Петрович, до чего язык может довести? Окочурился мужик, а мог бы ещё жить. Ты-то, надеюсь, не такой?

- Нет, нет, не такой, - очень убедительно ответил Василий Петрович.

- Ну и молодец, - сказал Николай. - Он тебя сам позвал?

- Да, - закивал Василий Петрович.

- Вызови сейчас "Скорую", расскажешь, как он тебя позвал. В общем, все расскажешь, кроме одного.

- Да, я понимаю, Коля. Ну что же ты меня дураком что ли считаешь? Понимаю.

Николай подошел к Василию Петровичу, выдержал минутную паузу, от которой у того похолодело в груди, и сказал:

- Слабость у меня одна есть, - тихо проговорил Николай. - На своих рука не поднимается. Ты цени это, Петрович.

- Ну что ты, Коля, - дернулся Василий Петрович. - Я же понимаю. Чтобы не встречаться взглядом с этим страшным человеком, Василий Петрович испуганно смотрел на репродукцию, как будто пытался разглядеть что-то на горизонте, за пределами незнакомого города. Он всматривался в едва заметные крыши пригорода Вены, затем взгляд его заскользил по напудренному парику и спине канцлера, обозревающего свои владения.

- Правильно, - Николай подошел к шкафу, не глядя, снял сверху пачку червонцев и протянул её Василию Петровичу. - Тебе за труды. А теперь беги звонить. Только помни: я погорю, без меня не проживешь и дня. Помрешь с горя.

Николай ещё раз посмотрел на Тюрина. Тот лежал с полуприкрытымиглазами, оскалив зубы в какой-то потусторонней сумасшедшей улыбке.

- Смеется, падла, - беззлобно сказал Николай. - Ну беги, беги,

Петрович. Утро скоро.

ПРАЗДНИК

В пятницу вечером после работы Павел Васильевич Урусов, как всегда, торопился домой. Он ушел на полчаса раньше, чтобы успеть накрыть на стол, принять душ и переодеться. Урусов шел домой самым коротким путем - через заснеженный пустырь, который был засажен чахлыми, почти не видимыми в темноте деревцами. Жестяные коробки автомобильных гаражей, напоминающие восточные мазары, стояли здесь как попало и на снегу угадывались лишь благодаря фиолетовым теням.

На губах Павла Васильевича блуждала легкая улыбка от предвкушения праздника, а голова была занята предстоящими приготовлениями. "Может, не надо Ивана? - думал Урусов. - В прошлый раз он напился, пришлось тащить его в ванную... А с другой стороны, рассказчик он неплохой..."

Домой Урусов попал без нескольких минут шесть, а значит, до появления гостей оставалось чуть больше часа. Павел Васильевич быстро вымыл несколько крупных картофелин и поставил их вариться. Затем он заправил майонезом заранее приготовленный салат, порезал колбасу, сыр и открыл несколько баночек овощных и рыбных консервов.

Когда почти все угощение перекочевало из кухни в комнату, Урусов расставил посуду и приборы. Затем окинул взглядом праздничный стол, и, как всегда, ему показалось, что закуски мало. Правда, по опыту Павел Васильевич знал, что после праздника он будет доедать остатки всю неделю, то есть до следующей пятницы.

Быстро сполоснувшись под душем, Урусов надел свежую сорочку и поменял носки. Когда до семи оставалось не более пятнадцати минут, Павел Васильевич вышел в прихожую, расправил стремянку и достал с антресоли большую картонную коробку.

В комнате Урусов уселся на диван, поставил перед собой коробку и раскрыл ее.

Ольгу Борисовну Павел Васильевич надувал всегда первой. Это была его любовь, а потому он накачивал ее воздухом с особым удовольствием. С Ольгой Борисовной Урусов познакомился три года назад в центральном универмаге, и она сразу так понравилась ему, что он простоял у прилавка часа два, то есть до самого закрытия. Павел Васильевич не ошибся: Ольга