«Эйтингон»

Здесь следует сказать, что «Мать» принимала непосредственное участие в подготовке операции «Утка» с первого дня её разработки. «Том» и «Мать» хорошо понимали, что для успешной реализации выработанного плана необходимо найти надёжного исполнителя. После долгих поисков и сомнений «Мать» предложила на роль главного исполнителя этой рискованной операции... своего собственного сына.

Из дела агентурной разработки:

«Рамон Меркадер дель Рио Эрнандес Хайме родился 7 февраля 1914 года в Барселоне в многодетной семье владельца текстильной фабрики. В 1925 году родители развелись. Рамон с молодых лет принимал активное участие в революционном движении — являлся одним из комсомольских лидеров Каталонии, членом компартии.

С октября 1936 года участвовал в гражданской войне в Испании в качестве комиссара 27-й бригады на Арагонском фронте, майор. В боях был ранен.

В 1938 году был привлечён резидентом НКВД в Испании “Томом” к сотрудничеству с советской разведкой. С февраля 1939 года задействован в операции по организации физического устранения Троцкого».

Под видом богатого плейбоя, сына бельгийского дипломата, занимающегося спортивной фотожурналистикой, и по документам на имя Жака Морнара, «Раймонд» (оперативный псевдоним Меркадера) нелегально приехал в Париж, где познакомился с находившейся там на отдыхе гражданкой США Сильвией Агелофф, родители которой были выходцами из России, а старшая сестра — личным секретарём Троцкого. У новой приятельницы «Раймонда» были репутация старой девы и безупречное прошлое. Но самое главное — она также периодически исполняла обязанности секретаря и переводчика Троцкого.

«Павел Судоплатов»

Морнар не раз говорил Сильвии Агелофф, что затевает большое коммерческое дело в мексиканской столице. «Мне будет очень не хватать тебя, — внушал он Сильвии. — Мы созданы друг для друга. Нам пора узаконить отношения». Поэтому, получив телеграмму Морнара с одним словом — «Приезжай», Сильвия без долгих раздумий отправилась в Мехико. Поселилась она вместе с Морнаром в гостинице «Монтехо». Когда в феврале 1940 года Агелофф была принята Троцким на работу в качестве секретаря, это было расценено Эйтингоном как подтверждение верности задуманной комбинации.

В «крепости» — именно так называла мексиканская пресса новое пристанище Троцкого в Мехико — Морнара знали как «жениха Сильвии». Едва ли не ежедневно он привозил её на работу, а в конце рабочего дня пунктуально встречал у ворот. Об исполнительности и трудолюбии Сильвии Лев Давидович отзывался с похвалой. Она была идеальным секретарём, потому что умела делать всё: от стенографирования до подготовки аннотаций по материалам прессы. Морнар продолжал разыгрывать роль аполитичного человека, оставаясь вне обычного круга общения Троцкого. «Бельгиец» был рядом с ним, мелькал где-то поблизости, но интереса к личности изгнанника не проявлял. При случае оказывал услуги телохранителя гостям Троцкого, развлекал их на пикниках. Эйтингон не спешил с активизацией «Раймонда». Это был запасной вариант. Главная надежда возлагалась на стремительную и беспощадную атаку группы Сикейроса.

«Григулевич»

Касаясь целесообразности штурма виллы Троцкого 24 мая 1940 года, Наум Эйтингон дал следующие пояснения 5 марта 1954 года, находясь под арестом в Бутырской тюрьме: «С внедрением агента в окружение Троцкого долго ничего не получалось, поэтому решено было организовать вооружённый налёт на его дом. Для проведения налёта были подобраны через Сикейроса необходимые люди. Сам он не встречался со всеми участниками операции и всю работу проводил через Сикейроса...»

«Эйтингон»

Операция «Утка» стала, пожалуй, самой масштабной за всю историю существования НКВД: десятки людей работали над её реализацией на «дальних подступах» — в Западной Европе (прежде всего во Франции), в Канаде и на «ближних» — в Соединённых Штатах и Мексике. Агентурой чекистов «освещались» практически все центры зарубежной деятельности IV Интернационала, контролировались как основные, так и второстепенные контакты Троцкого. Захваченные (или тайно перекопированные) в различных местах архивы троцкистов облегчали работу НКВД по планированию многоходовых операций по «Старику». Особенно продуктивным был агент «Тюльпан» — Марк Зборовский, украинский еврей, член компартии Польши, вошедший в Париже в начале 1930-х годов в ближайшее окружение Троцкого. Зборовский стал функционером Международного секретариата троцкистов, что позволяло НКВД «с опережением» узнавать о планах Троцкого. Фотокопии личных писем изгнанника нередко оказывались в Москве раньше, чем поступали к адресатам.

Все более или менее заметные троцкисты находились «под колпаком». Даже за женой Риверы художницей Фридой Кало велось наблюдение. Основания для этого были. В списке троцкистов, добытом НКВД в Международном секретариате в Париже, Фрида значилась под № 69. В Москве считали, что она является связником «койоаканского изгнанника» с центрами троцкизма в США и Европе. Один из агентов ИНО в конце января 1939 года завязал с ней знакомство на борту судна «Париж», шедшего из Нью-Йорка в Лондон. Фрида привлекала всеобщее внимание необычностью своего внешнего вида: смуглый, почти бронзовый, цвет лица, экзотические серьги, браслеты и кольца. Все семь дней плавания она бессменно носила свой странный цыганско-испанский наряд.

Инженеры — члены советской делегации, посетившей США, — развлекали публику, пели бодрые песни на слова Лебедева-Кумача. Безымянный агент НКВД и мексиканская художница познакомились после такого концерта. Фрида была не прочь пофлиртовать с симпатичным попутчиком. После обильного ужина инженер заказал бутылку пива на двоих. Именно прозаическое пиво, а не шампанское, на которое, вероятно, у инженера уже не хватало денег. Вначале говорили на нейтральные темы: о мексиканских, испанских, русских песнях. Фрида вполголоса напела своему партнеру «Бандеру Роху»[32]. Потом неожиданно сказала:

— Ты должен опасаться меня. Мой муж, Диего Ривера, вместе с Троцким ненавидят сталинский коммунизм и потому создают Четвёртый Интернационал. Ривера не ошибается в своих оценках: он ездил в Советский Союз, жил там два года, видел многое…

Они весь вечер увлечённо танцевали. Фриду радовало, что, несмотря на свои недуги, она может привлекать мужчин. Её партнёр был озабочен другим. Он пробегал пытливыми пальцами по талии этой черноокой женщины с бровями-чайками и, ощущая крепость лечебного корсета (агент и не подозревал о её мучительной болезни), лихорадочно думал: «Вот где запрятан пакет с документами для парижского центра». Он так и напишет в отчёте: «Под лёгкой тканью пояса прощупывались какие-то пакеты»…

Но большего агент выведать не сумел, потому что мексиканка ничего существенного о «секретных делах» Троцкого не знала. Делегация советских инженеров задержалась в Лондоне, а Фрида отправилась дальше — в Париж. <…>

Диего Ривера к этому времени успел рассориться с Троцким. Причиной разрыва стало гипертрофированное тщеславие «койоаканского изгнанника», навязывание своей воли всем, кто попадал в сферу его притяжения. Вначале Ривера воспринимал свои отношения с Троцким как своего рода игру в партию и партийную дисциплину. Затем это ему надоело. Художник создал несколько искусственных конфликтных ситуаций, вынес проблемы IV Интернационала «на суд публики» и — в итоге — громогласно порвал с троцкизмом.

В политических вопросах Фрида следовала за мужем, поэтому она приняла такое же решение. Троцкий, которого Фрида за глаза называла не иначе как «надоедливым старикашкой», стал её раздражать ещё раньше. Да, она поначалу охотно флиртовала с ним, довела старика до любовной горячки, которую он выплеснул на страницы компрометирующих его писем. Дело дошло до того, что в ближайшем окружении Троцкого стали опасаться любовного скандала, который нанёс бы огромный вред IV Интернационалу. В Мексике все знали, что Ривера был ревнив и в порыве гнева мог изрешетить любого потенциального соперника из револьвера, который постоянно носил с собой.

Фрида прекратила свои эксперименты над стойкостью Троцкого. И теперь мечтала об одном: чтобы тот скорее подыскал своё собственное жильё и освободил её любимый «Синий дом»…

5 мая 1939 года после разрыва с Диего Риверой Троцкий и его «команда» переехали на улицу Вены. Левая печать со злорадством комментировала очередную «драчку» в стане