Шрифт:
Закладка:
Когда я зашел, здесь мерцал бледный ядовитый свет, но по мере того, как ходил по комнате, он сменялся на теплый домашний. Стены были украшены приятными узорами с оттенками бледно-зеленого и голубого, почти половину всей комнатки, если не больше, занимала мягкая комфортная кровать, возле нее стояли массивные тумбы. Был еще туалет, почему-то рядом со входом в комнатку, но что о нем говорить? Самой главной странностью комнаты – и разочарованием для меня – стало то, что здесь не было окон. На первый взгляд это кажется жутковатым, ведь в комнате без окон должно быть темно, некомфортно. Но сложная система освещения работала здесь так, что недостатка в свете я не ощущал – да и в комфорте, признаюсь, тоже. Разве что его могло быть больше, но ведь мы, севастопольцы, неприхотливый народ. Однако окно есть окно, и место, где его нет, каким бы оно ни было удобным, я никак не смог бы назвать домом. Собственно, окно – это и есть дом.
Я мог здесь ходить, играя со светом. Мог сидеть, крутить вотзефак в руке. Мог спать, наконец. Но совершенно не представлял, что здесь можно делать еще. Отоспавшись и включив весь свет, просто ходил по комнате, надеясь придумать себе занятие.
В стене напротив кровати я увидел маленькую дверку. В отличие от двери туалета, которая так бросалась в глаза, что ее легко можно было перепутать со входной, эта была бледна и будто бы пряталась от взгляда. Она была того же цвета, что и стена, и ее очертания можно было заметить, лишь пристально вглядываясь – или же совсем случайно, как произошло со мной. Похоже, дверь была настольно узкой и низкой, что в нее было необходимо пропихиваться, влезать. Конечно, она сразу увлекла все мое внимание – что могло быть интереснее загадочной двери?
Я слегка надавил, и дверь поддалась, отъехала назад и отодвинулась влево – такое я видел лишь в наших троллейбусах, да и то лишь в некоторых, изредка встречавшихся на Широкоморке. Из открывшегося проема, как ледяной водой из кувшина, меня обдало белым светом. Нечто подобное мне встречалось в салоне Преображения – но там было хоть что-то, кроме идеальной белизны. Здесь же – ничего. Но я совсем не испугался, ведь куда страшнее было остаться снаружи, в комнате без окна, поселиться в ней жить. И шагнул в проем не раздумывая.
Я был даже готов упасть, лететь, не видя дна и содрогаясь от мысли о приземлении, – в конце концов, однажды я уже это прожил. Но под моими босыми ногами оказался пол – хотя и скользкий и холодный, но твердый. Я сделал по нему пару шагов вперед-назад и остановился, терпеливо ожидая, пока глаза привыкнут к белизне и наконец проступят очертания нового помещения.
Оно оказалось довольно узким. На расстоянии протянутой руки со всех сторон находились стены, чуть выше головы – потолок. Я много раз зажмуривался и снова открывал глаза в надежде увидеть что-то еще, кроме этой белизны, но все было напрасно. Меня тревожило, что дверь назад может захлопнуться и я окажусь замурован здесь.
Палец уже бродил по экрану вотзефака, выбирая цвет квадратика: кому бы написать? Ну конечно, Феодосии. Вот и появился повод.
«Фе, ты проснулась?» – отправил я и подождал. Но на экране не появилось ничего, кроме моих же слов. Нужно было убираться отсюда.
Но едва я это решил, как дверь плавно и бесшумно, но быстро встала на место. Я лишь успел ухватиться за ее край, но не смог помешать ей.
Я пережил не лучшие моменты. Рассказывать о них не буду – какой молодой парень захочет вспоминать моменты своего отчаяния, паники. Хвастать тут нечем. Но не ради хвастовства, а потому что так и было, скажу одно – первым делом я подумал: «Там осталась лампа». Бросался на дверь, сидел, голый, в белом сиянии, обхватив руками лицо, боролся с отчаянием. Но, в конце концов, у меня был вотзефак – а значит, не все казалось потерянным.
«Прости, это важно. – Я опять атаковал Фе сообщениями. – У тебя есть такая дверь в комнате, напротив кровати или где-нибудь еще? Ты можешь ее не увидеть, но… – Я закусил губу, продолжить фразу было трудно, но необходимо: – Прошу тебя, Фе, поищи ее. Это важно, я, кажется, влип».
Наверное, стоило это написать раньше: не успел я отправить последнюю фразу, как на экране тут же появился ответ Фе. И он меня ошарашил.
«Разденься», – увидел я на экране.
«Эй, – переспросил я, – ты со мной?»
«Тебе придется без меня», – ответила Фе и добавила желтопузика с розовыми щечками: он ничего не делал, а только крутил башкой… ну, или сам крутился.
«Но зачем это нужно?» – отправил я.
«Не бойся, – тут же ответила Фе, и я хмыкнул: чего уж, сам расписался в своей слабости. – Подними руки над головой. Коснись ими потолка».
«Ты уже была там?» – недоверчиво спросил я.
«Да, – ответила Фе. – Это было великолепно».
Я вдруг почувствовал ее – объяснить это было трудно, но я словно увидел ее рядом с собой, ощутил тепло и спокойствие, которые она источала. Каждая буква ее сообщения улыбалась мне, заставляя улыбнуться и меня.
Иногда лучше не отвечать, решил я и бережно положил вотзефак в угол комнатки. Затем встал по центру, скрестил пальцы и вытянул руки вверх, дотронувшись обеими ладонями до белого потолка. И вдруг надо мной зажглись желтые лампочки: одна, вторая, третья, – это случилось так быстро, что я и не заметил, как они взяли в кольцо идеально ровной световой окружности мои ладони. А едва я осознал, что произошло, на меня мощным напором хлынула вода.
Я успел только что-то вскрикнуть – нечленораздельное или ругательное, да это и не важно – и вдруг понял, как это приятно. Мое исстрадавшееся уставшее тело наслаждалось каждой капелькой теплой воды, словно все его клеточки молили об этом, и вот наконец их мольбы были услышаны, решил я: ведь грязь действительно меня беспокоила, и я задумывался о том, чтобы помыться, едва покинул социальный лифт. Я даже застонал от удовольствия и рассмеялся: ну стоило ли так бояться, дурачок, ведь можно было догадаться, что здесь моются. Просто
