сказал о своем друге: «Знаете, он неплохой тип, этот Мерсо. У него есть кое-что за душой. Но он держит ее на замке. А потому многие ошибаются», она взглянула на Патриса с любопытством. А поскольку он доставлял ей удовольствие, ей больше ничего не было нужно, она как могла приспосабливалась к этому любовнику, немногословному, не устраивающему скандалов, который никогда ничего от нее не требовал и принимал ее у себя, когда она того хотела. Правда, она испытывала легкое смущение в присутствии этого неуязвимого, лишенного слабостей человека.

Однако в этот вечер, выйдя из кинотеатра, Марта поняла: чем-то его все же можно пронять. Оставшись у него, промолчала остаток вечера. Ночью он до нее не дотронулся. Но с этой минуты она стала пользоваться своим открытием. Марта и раньше уже признавалась, что у нее были любовники. А сейчас смогла представить доказательства.

На следующий день она зашла к Мерсо, возвращаясь с работы, чего не делала прежде. Он спал на своей медной кровати, она не стала его будить, просто села у него в ногах. Он был в рубашке, из-под закатанных рукавов виднелась нижняя часть мускулистых загорелых рук. Он ровно дышал, одновременно вздымались и грудь, и живот. Две складки между бровями придавали ему выражение силы и упрямства, которое было ей хорошо известно. Завитки волос падали на его очень загорелый лоб, на котором вздулась, как бы рассекая его, вена. Он лежал на спине, на своих могучих плечах, вытянув руки вдоль тела, согнув одну ногу, и напоминал одинокого и упрямого бога, брошенного спящим в какой-то чужой, неведомый мир. При виде его полных, припухших ото сна губ она почувствовала, как в ней родилось желание. В эту минуту он приоткрыл глаза и, снова закрывая их, беззлобно промолвил:

– Не люблю, когда смотрят, как я сплю.

Она бросилась ему на шею и стала целовать. Он остался неподвижен.

– О, дорогой, еще одна из твоих причуд.

– Будь добра, не зови меня дорогим. Сколько раз тебе повторять.

Марта прилегла рядом и стала разглядывать его профиль.

– Интересно, на кого ты похож, когда лежишь вот так.

Он поправил брюки и повернулся к ней спиной. Часто у киногероев, у незнакомых людей, у актеров, игравших в пьесе, Марта подмечала жесты и мимику, характерные для Мерсо. В этом он усматривал влияние, которое имел на нее, но сегодня это ее качество, всегда льстившее его мужскому самолюбию, раздражало. Она прижалась к его спине и ощутила животом и грудью весь жар его разгоряченного сном тела. Быстро вечерело, комната погружалась в сумерки. Из глубины дома долетало множество звуков: плач наказанных детей, кошачье мяуканье, стук хлопающих дверей. Свет уличных фонарей падал на балкон. Редко проходил трамвай. Каждый раз после него в комнату тяжелыми волнами накатывал дух квартала, состоящий из запаха анисовой водки и чада жареного мяса.

Марта почувствовала, что засыпает.

– У тебя обиженный вид, – сказала она. – Уже вчера… Потому я и пришла. Молчишь? – Она потрясла его.

Мерсо остался неподвижен, он силился разглядеть в уже сгустившейся темноте туфлю, поблескивающую под ночным столиком.

– Знаешь, – продолжала Марта, – этот вчерашний тип… Так вот, я оговорила себя. Он не был моим любовником.

– Нет? – переспросил Мерсо.

– Ну, не совсем.

Он молчал. Вчерашние улыбки, жесты стояли перед глазами. Мерсо стиснул зубы. Затем встал, распахнул окно и снова сел на постель. Она прижалась к нему, сунула руку ему за пазуху и стала ласкать его грудь.

– Сколько у тебя их было? – наконец произнес он.

– Ты мне надоел.

Мерсо замолчал.

– Ну с десяток, – ответила она.

Мерсо, как всегда после сна, потянуло курить.

– Я их знаю? – поинтересовался он, доставая пачку сигарет.

На месте лица Марты виднелось белесое пятно. «Как во время любви», – мелькнуло в голове.

– Некоторых да. Местных.

Она терлась головой о его плечо и говорила голосом маленькой девочки, что всегда трогало Мерсо.

– Послушай, малыш, – начал он, закуривая, – пойми меня. Обещай назвать мне их имена. А тех, что я не знаю, обещай показать, если мы с ними повстречаемся.

С возгласом «О, нет!» Марта отпрянула от него.

Под окнами раздался резкий сигнал автомобиля, раз, второй, третий… Кого-то еще долго вызывали. Где-то в глубинах ночи звякнул трамвай. Холодно тикал будильник, стоящий на мраморе туалетного столика.

– Я прошу тебя об этом, потому что знаю себя, – с усилием выдавил Мерсо. – Если я не буду знать, кто они, это будет повторяться с каждым встречным. Я стану думать об этом, представлять себе. Вот в чем дело. Навоображаю себе бог знает чего. Не знаю, понимаешь ли ты.

Она прекрасно понимала. И назвала имена. Только одно было ему незнакомо. Последним оказался молодой человек, которого Мерсо знал. О нем-то он и подумал, поскольку тот был красавцем, пользующимся успехом у женщин. В любви Мерсо поражала, во всяком случае, поначалу, та невероятная близость, на которую соглашается женщина, то, что она позволяет плоти по сути чужого ей человека проникнуть в свое лоно. В этом своего рода легкомыслии, в этом головокружительном забвении и состояла чарующая и вместе с тем коварная сила этого чувства. Наличие такой вот близости между Мартой и ее любовником он и воображал себе. В эту минуту она села на край кровати и, поставив левую ногу на правую ляжку, сняла одну туфлю, затем таким же образом сняла другую, одна упала на бок, другая встала на высокий каблук. Мерсо почувствовал, как у него перехватило дыхание. Внутри все заныло.

– С Рене ты делала так же? – улыбаясь, спросил он.

Марта подняла на него глаза.

– Что ты там себе придумываешь. Мы только раз были вместе.

– А! – отозвался Мерсо.

– Я и туфель-то не снимала.

Мерсо встал с кровати. Его воображение тут же нарисовало Марту распростертой точно на такой же постели, одетой и целиком, без остатка отдававшейся другому.

– Заткнись, – крикнул он и кинулся к окну.

– О, милый! – проговорила она, сев на постели и свесив ноги в чулках.

Мерсо понемногу успокаивался, глядя на игру света фонарей на трамвайных рельсах. Никогда еще он не ощущал себя настолько связанным с Мартой. И, понимая, что и сам еще больше приоткрывается ей, сгорал от ущемленной гордости. Он вернулся к ней и большим и указательным пальцами ухватился за теплую кожу у нее на шее, за ухом.

– А этот Загрей, он кто? Он единственный, кого я не знаю.

– С ним я и поныне вижусь, – смеясь, отвечала она.

Мерсо стиснул пальцы, больно ущипнув ее.

– Это мой первый, понимаешь. Я была совсем юной. Он чуть постарше.