Шрифт:
Закладка:
– Хорошо, – кивнул Волков, – будем заканчивать.
Он поехал к западному выходу с ярмарки, чтобы забрать оттуда западную заставу из двадцати человек. Но как доехал до конца, так увидал, что там торговали скотом. И среди трех десятков лошадей сразу углядел лучших. Как же были хороши две кобылки и один жеребчик! Все молоды, двухлетки. И масть, и экстерьер прекрасные. Кавалер даже слез с коня, чтобы посмотреть зубы и ноги. На обратном пути не удержался, велел солдатам взять трех лошадок с собой, на племя. Или на продажу, если с разведением не выйдет. Любая из лошадей тянула на шестьдесят талеров. Взял бы больше, там еще хорошие лошадки были, да на баржах места уже не осталось.
Волков ехал последним. Рядом с ним были Максимилиан, который вез штандарт, и Увалень. Остановив коня посреди ярмарки, кавалер оглядел людей, что выглядывали из-за лавок, из-за стеллажей, досок, из-за бесконечных корзин с древесным углем. Он даже приподнялся на стременах, чтобы его лучше было видно и дальше слышно, и прокричал:
– Я Иероним Фолькоф, рыцарь Божий, господин фон Эшбахт, пришел к вам по требованию чести и справедливости. Это все вам за то, что были вы злы и спесивы, чести не знаете. То вам расчет был за Карла Брюнхвальда и честь мою. Считаю, что теперь мы квиты.
– Чтоб ты сдох! – донесся в ответ ему звонкий женский голос.
– Ты ответишь за свое зло, пес благородный! – прокричал какой-то мужчина.
– Благородная сволочь!
– Гореть тебе в аду!
– Папист, сатана!
Волков ехал вдоль ярмарки, а хула и проклятия неслись ему вслед. Кое-кто из местных, расхрабрившись, выходил из укрытия и кидал камни. Но только издалека. Стоило Увальню, что шел рядом с Волковым, поворотиться, так «храбрецы» сразу прятались.
Так под проклятия и угрозы Волков выехал с ярмарки и направился к лагерю, к лодкам.
На подъезде к берегу они нагнали последние телеги, что ехали туда. В одной из телег лежала девка с зареванным лицом. Была она совсем молода, лет пятнадцати. Волков удивился, но проехал дальше, пока не добрался до солдата, который тащил с собой на веревке еще одну девку. Солдат уже был немолодой, щетина на подбородке белая. А девка – видно, что из крестьян, так ей лет семнадцать исполнилось. Выла она в голос. Заливалась слезами.
– На кой черт ты ее с собой тащишь? – спросил Волков у солдата. – Бери ее тут и отпускай к родителям.
– Господин! – заголосила девка. – Велите ему меня отпустить.
– Нет, господин, – наотрез отказался солдат. – С собой возьму.
– Да зачем она тебе? Только место в лодке займет.
– Женюсь на ней, – сказал солдат.
– У меня жених есть! – завизжала девица. И от злости врезала по каске солдата кулачком. – А ты старый!
Но тот только засмеялся, не выпустил ее, произнес:
– Ничего, я хоть и старый, но покрепче ваших деревенских и молодых буду. Ничего, довольна останешься, как обвенчаемся.
– Господин! – завыла девка еще громче. – Велите меня отпустить! Жених у меня…
А солдат глянул на господина испуганно, словно кавалер у него что-то ценное, очень ценное сейчас отнимать станет.
Ничего Волков не сказал, поехал вперед. Пусть солдат себе жену заведет молодую. Жизнь солдатская нелегкая.
А подъехал к лагерю и обнаружил, что там полтора десятка молодых баб сидят среди куч захваченного добра. Все воют – горе по щекам размазывают.
Волков к Бертье подъехал:
– Зачем они здесь?
– Люди натащили.
– Вижу, что не сами пришли. Вы дозволили?
– Я. Но я разрешил только незамужних брать.
– Вы никак на наш берег этих коров везти собираетесь? – все еще удивлялся кавалер.
– Именно, солдаты себе их в жены наловили. Понимаете, кавалер, людям бабы нужны для любви и для хозяйства, – объяснял Бертье Волкову, словно кавалер сам этого не понимал.
– А они место в лодках не займут, что ли? – не соглашался кавалер, хотя причина его несогласия была, конечно, другая.
Тут к ним подъехал Рене, морщась так, словно ему неприятно было, проговорил:
– Кавалер, солдатам нелегко, урожай не получился, работа на обжиге кирпичей тяжела, многие думают уходить. Пусть они себе баб заводят: от хорошей жены и от дома еще никто не уходил.
– Как же они делить их собираются? – все еще не сдавался Волков.
– Никак. Кто какую поймал – тот на той и женится, – ответил Бертье.
Кавалер махнул рукой. Черт с ними, может, они и правы. И поехал к той куче вещей, которую солдаты уже стали носить в только что приплывшие лодки.
– Эх! – вдруг вздохнул Увалень с досадой.
– А ты-то чего? – глянул на него кавалер.
– Знал бы, что разрешите, так я бы себе тоже бабенку поймал. Мне еще на ярмарке одна приглянулась. Красивая.
– В следующий раз теперь, – ответил Волков.
Глава 25
К обеду все было закончено, никакого сопротивления они не встретили, лишь Бертье углядел один отряд человек в сорок, с одним офицером, что шел с востока. Но офицер, увидав рогатки на дороге и добрых людей, отвел своих людей обратно. Так что рейд получился удачный.
Но произошел и неприятный случай. Один из сержантов, что был при обозе, заметил, что во время перегрузки с лодок на телеги один солдат закинул тюк меха в высокий прибережный куст. То было воровство. Сержант был то ли честным, то ли умным и подумал, что все тюки офицеры могли и пересчитывать, а потому сообщил об этом проступке Бертье, когда тот с последними лодками пристал к правому берегу. Дело получилось неприятное, его бы можно было решить в своей корпорации солдатским судом, палками, но Рене и Бертье не захотели, чтобы об их людях пошли слухи, что они воры. И Рене рассказал о случившемся Волкову.
– Будь вы одни, – сказал тот, – и дела бы не было. Прогнали бы через строй, и все. Но кроме вас здесь еще и люди Брюнхвальда, и люди Рохи.
– Собрать старшин на суд? – спросил Рене.
– Выхода другого не вижу, – ответил кавалер.
Ждать не стали: тут же собрались старшины: корпоралы и сержанты трех отрядов. От Рохи пришли Хилли и Вилли, на фоне остальных стариков они смотрелись мальчишками, случайно попавшими на важный совет. Но у них хватило ума молчать и не влезать в разговоры солдатских старшин. Да и влезать-то особо не пришлось. Все решили два сержанта и корпорал, что пришли от людей Брюнхвальда. Это были люди, поседевшие в войнах, они
