нас не интересующие, а вскоре кончается и пленка. Но то, что нас интересовало, мы успели услышать.)

Завершив операцию купли-продажи, я попрощался с антикваром, пересек улицу и перед тем, как нырнуть в метро, задержался возле мусорной урны, куда переправил ненужную более газету и заодно обозрел прилегающее к станции пространство. Ничего существенного не заметил. Нагло продефилировал мимо контролера, даже не пытаясь предъявить пенсионную книжку: облик убедительно свидетельствовал о моем возрасте. Внизу меня не поджидали никакие приключения; либо меня не вели вовсе, либо вели очень профессионально, совсем незаметно. И уже через несколько минут я, посетив согласно замыслу туалет, где вернул себе нормальный облик, спокойно вышел на поверхность под длинной, лет пятьдесят тому назад построенной, традиционно выгнутой горбом стеклянной крышей вокзала — в непосредственной близости от перронов и свернул налево, к крайнему. Все элементы своего маскарада, кроме очков, я оставил в боксе камеры хранения.

До назначенного времени оставалось еще восемь минут, и я неторопливо пошел вдоль длинного и, похоже, вконец опустевшего состава. Пекинский скорый прибыл с четверть часа тому назад, и пассажиры успели уже схлынуть, поездная команда занялась, видимо, наведением порядка в вагонах, чтобы сэкономить время в отстойнике. Так что заметить любого, кто возникнет на этом перроне, было бы легче легкого, даже не оборачиваясь, а просто пользуясь зеркальными очками. Состав заслонял от меня все остальные перроны, но и меня — от возможных взглядов оттуда. Я дошел до последнего вагона, так никого и не заметив. Значит, удалось прийти чистым.

Назад я шел еще медленнее. И когда поравнялся с третьим от конца спальным, далеко впереди, у электровоза, появилась женщина, остановилась на мгновение и быстро, решительно двинулась ко мне Чем ближе мы подходили друг к другу, тем менее уверенными становились мои шаги. Я ждал Ольгу. Но эта женщина, похоже, совершенно не имела с нею ничего общего.

Она была, по-моему, пониже ростом, чем та, кого я жаждал увидеть и обнять. Если Ольга всегда выде лялась стройной, гибкой фигурой, легкой походко (мы тогда звали ее «балериной»), то сейчас даже просторный балахон не мог до конца скрыть у этой жен-щины отвислый живот, что же касается походки, то шедшая мне навстречу просто ковыляла, переваливалась на ходу, как утка. Конечно, человек способе преображаться — если требует дело — до полной не узнаваемости. Но для этого надо быть профессионалом или хотя бы пользоваться услугами квалифицированных костюмера и гримера. Прежде всего гримера — потому что и черты лица этой женщины сперва показались мне чужими. По всем правилам, мне нужно было круто повернуться и быстро уходить: вместо Ольги мне явно подсунули кого-то другого может быть, даже переодетого женщиной киллера, он уже через несколько секунд окажется на дистанци неприцельного, через карман, выстрела. Я же был безоружен. Но какая-то сила заставляла меня идти и идти вперед — до того самого мгновения, когда мы осте новились лицом к лицу. И она сказала:

— Здравствуй, Вит. Я очень рада… Она сказала это голосом Ольги. В последующие две секунды я понял, каково приводится реставраторам, тщательно и медленно, сантиметр за сантиметром, расчищающим от слоев копоти, грязи и чужих мазков подлинный лик, постепенно освобождающийся для того, чтобы можно было увидеть его первозданную красоту. Это тяжкий труд, в особенности если на него отпущены считанные мгновения. И мне не удалось бы справиться с этой работой, если бы не ее глаза — конечно, уже не такие искрящиеся, как в наши времена, но по-прежнему безошибочно узнаваемые, заявляющие громко и неоспоримо: это я, взгляни же, это я!..

Это и на самом деле была она. Ольга поняла, что я все-таки ее узнал. И виновато улыбнулась:

— Видишь, Вит, какая я? На вокзале — там, на Европейском — я прошла мимо, но ты не узнал…

Мне оставалось лишь опустить голову.

— Зато этот тип узнал, — продолжала она. — И мне пришлось побыстрее уйти.

Потому что он… — Она запнулась.

— Кто — он? — спросил я негромко, но требовательно.

Она вдохнула, чтобы ответить. Но вместо слов я услышал легкий стон. И Ольга начала медленно оседать к моим ногам.

В первый миг я не понял. Решил, что сердце. Подхватил ее, но не смог удержать сразу: она оказалась страшно тяжелой. Откуда-то, как мне подумалось, из-под плаща высочилась тоненькая струйка крови. Похоже, что пуля — если была пуля — осталась в теле. Выстрела я не слышал. Но, еще не успев разогнуться, понял, что второго выстрела я могу не услышать по совершенно другой причине.

К счастью, дверь вагона, напротив которой мы остановились, оказалась хотя и закрытой, но не запертой. Я распахнул ее. Проводника не было видно, я втащил Ольгу на площадку. Захлопнул дверь. Волоча ногами по грязному полу — коврик был уже снят, — добрался до первого купе.

Напрягаясь, приподнял ее и уложил на мягкий диван.

Однако через несколько секунд я убедился в тем, что Ольге уже совершенно ничего не нужно. Пуля вошла не в спину, как я подумал вначале, а в затылок.

Я вздохнул. И словно этот звук послужил сигналом, поезд тронулся.

В противоположном конце вагона зазвучали шзи. Вероятно, возвращался проводник. Я решил было задвинуть дверь. Потом понял, что это не нужно.

В коридоре наверняка остались следы крови; проводник заметит их, поднимет тревогу и, во всяком случае, приготовится к неожиданностям.

Мне следовало действовать с опережением. Я встал лицом к двери, на самом пороге, занес над головой сцепленные кисти рук. Поезд набирал скорость. Поравнявшись с дверью нашего купе, проводник начал поворачивать голову. Я шагнул вперед и нанес удар. Бедняга вырубился без звука.

Мне нужно было в считанные секунды решить, как действовать дальше. Хотя думать тут, собственно было не о чем.

Ольга была мертва. И хотя очень нехорошо было по отношению к ней, к ее телу, к памяти о ней оставить ее вот так, другого выхода я просто не видел. Меньше всего сейчас мне нужно было затевать знакомство с милицией и доказывать, что к убийству ее я не имею отношения. Я подставил ее под пулю — да это скорее всего так и было. Потому что убить хотели наверняка не ее. И на пути пули, летящей в меня, оказалась Ольга. Не знаю, успел ли киллер увидеть свою ошибку, если целился действительно в меня?

Но для того, чтобы втолковать все это милицейским операм, понадобится, кроме расхода времени, рще и в какой-то мере раскрыться перед ними; а этого сейчас делать никак не следовало. Мои