на колени, чтобы хоть голову свесить наружу, но без помощи Аптахара с Шамарганом не смог даже и этого. По телу разливалась парализующая боль, бравшая начало глубоко в животе. Волкодав только тускло отметил про себя, что старый сегван – вот уж кто был мореплаватель прирождённый – подтащил его к подветренному борту «косатки», дабы по возможности меньше замарать славный корабль… Всё же венн как-то умудрился навалиться грудью на бортовую доску, увидел совсем близко вздымающуюся зелёную воду… и в строгом ладу с этим движением его кишки окончательно скрутились судорожным пульсирующим винтом – и тугим комом устремились через горло наружу. Он успел удивиться тому, как много он, оказывается, сумел проглотить. Рвота длилась и длилась. Просто невероятно, сколько, оказывается, может извергнуть из себя человек. Ещё он слегка удивился тому, что из него резкими толчками выливалась самая обычная жидкость, – ему отчего-то казалось, будто Шамарганово пойло должно было покинуть его этакой сплошной студенистой змеёй… Потом в глазах опять потемнело, венн беспомощно обмяк на палубных досках. Внутренности ещё продолжали сокращаться и трепетать, но это трепыхание постепенно сходило на нет. Волкодав свернулся возле борта, подтягивая колени к груди, – облезлый больной пёс, притихший в укромном углу. Ему было всё равно, кто на него смотрит. И как всё это выглядит со стороны.

Собственно, ничто больше не имело значения.

Станут, значит, с рук на руки передавать… Гостя дорогого от деревни к деревне, через весь Озёрный край… Как же… Вот тебе и спокойное путешествие в Беловодье, вот тебе и дорога, выверенная по картам… Ещё располагал сидел, в какой день сколько пройти… Опоздал, сам на себя обиделся… Места занятные сворачивал посмотреть… вроде Зазорной Стены… Эвриху рассказывать собирался… Чуть не сам посягал книгу писать… Ну и что? Получил?..

«Косатка» шла на север. Туда, где, придавленные расползшимися ледниками, стыли в вечных туманах некогда благодатные Острова – родина сегванского племени. Волкодав лежал на палубе возле мачты, слушал разговоры мореплавателей и помалкивал.

Жизни по-прежнему было очень мало дела до книжных премудростей, постигаемых в тишине и безопасности библиотечных чертогов. Миром правили древние и простые в своей мощи стремления. Плотское желание жить. Желание обладать и продолжаться в потомках. А ещё – смутно осознаваемая идея равновесия и воздаяния, всего чаще проявляющая себя у людей как закон мести…

Открыв глаза в самый первый раз, Волкодав успел понять, что находится на корабле Винитара. Когда он затем увидел кунса (весьма мало изменившегося за прошедшие несколько лет – как, собственно, и бывает с людьми, властвующими в первую очередь над собой), он едва удержался, чтобы не попрекнуть его сговором с Хономером, Панкелом и кем там ещё. Но удержался и не попрекнул. Ибо давно привык ничего не делать и тем более не говорить по первому побуждению, и старая привычка сработала даже посреди беспорядка, в котором пребывали его тело и разум.

Теперь-то он понимал – дай он в те мгновения волю своему языку, потом ещё пришлось бы просить кровного врага о прощении. За несправедливый навет. На самом деле Волкодав это уразумел очень быстро. Когда разглядел совсем рядом с собой свою котомку и, главное, – рукой можно достать, а руки не связаны – ножны с Солнечным Пламенем. И Мыша, нахохлившегося на треугольной кожаной петельке.

«Мы идём к острову Закатных Вершин, – сказал ему Винитар. – Там мой дом. Думается, это подходящее место, чтобы завершить нашу вражду».

Вот так. Отвечать не хотелось, да и что тут ответишь? – и Волкодав промолчал, только кивнул. Их с Винитаром вражда могла завершиться только одним способом. Поединком. Божьим Судом. Ибо, когда нет простого счёта взаимным обидам, счёта, подлежащего ясному истолкованию по законам, одинаковым, в общем-то, у всякого племени, – совета испрашивают у Богов. И в этом также сходятся все Правды, присущие народам земли. У одних – ныне принятые. У других – бытовавшие давным-давно, почти позабытые, но воскресающие грозно и властно, когда речь заходит не о скучном обыденном разбирательстве, – о чести…

Волкодав так ничего кунсу и не сказал. Не потому, что непременно собирался его убить, а значит, не должен был с ним разговаривать. Просто у него дома полагали, что разговаривать есть смысл там и тогда, когда что-то неясно и следует обсудить. А если обсуждать нечего и осталось лишь ждать, а потом действовать, – так чего ради попусту молоть языком?

Винитар тоже ничего не стал ему объяснять. Не стал рассказывать, как едва заставил себя отпустить живыми Хономера с кромешниками. Наверное, предполагал, что Волкодав станет слушать разговоры его людей и со временем сам всё поймёт. А может, ему было попросту всё равно…

Несколько дней венн пребывал в довольно странном состоянии: пока лежишь смирно и не пытаешься шевелиться – кажется, вот сейчас встанешь и горы свернёшь. А попробуй хоть голову приподнять, и становится ясно, что ты беспомощен, как новорождённый котёнок. Вот что получается, когда дух совсем уж было изготовился вылететь из тела и был удержан, можно сказать, за хвост! Немалое время требуется ему, чтобы водвориться назад и упрочиться в едва не покинутой оболочке. Тут поневоле задумаешься, как легко и быстро можно изувечить человека. И сколько требуется терпения и лекарской сноровки, чтобы опять поставить его на ноги!

Правду сказать, на самом деле уморить Волкодава оказалось не так-то просто. Даже Хономеру – при всём его опыте жреца-Радетеля. Теперь-то, оглядываясь назад, Волкодав многое видел ясней прежнего, – жаль только, с большим опозданием. Начать с того, что Хономеру, по-видимому, долго не удавалось довести его до потребного бессилия. Не на такого напал. А потом они с Волком чуть не пустили по ветру весь его замысел, сойдясь в единоборстве слишком рано, когда Наставник был ещё несравнимо сильнее ученика. Так, что многим победа Волка показалась, наверное, незаслуженной. А впрочем… Спасибо тебе, Волк, что использовал единственную возможность, которая тебе подвернулась. Спасибо – и прости за то, что довелось переложить на тебя эту ношу…

И сидение над картами, если подумать, оказывалось не таким уж бесполезным. Как и гонка по лесной дороге, когда он неизвестно ради чего силился наверстать время, потраченное в Овечьем Броде. Он сам не понимал, зачем спешил, ему просто так хотелось, а ведь тело, по обыкновению, оказалось мудрей разума. Оно само себя принуждало к свирепой работе, искореняя накопившуюся отраву. И справилось. Почти. На хуторке Панкела Волкодаву не хватило совсем немного, чтобы вовремя раскусить хозяина… а заодно с ним Шамаргана… и вовсе оставить Хономера с носом. Тот, похоже, и сам уже