Шрифт:
Закладка:
Хижина Гудуйи Эсванджия была недалеко от трассы главного канала. Он и после установления советской власти остался в своей хижине. Чего только не предлагал ему Варден Букия: землю, еду, денежную помощь и еще всякую всячину, лишь бы Гудуйя вернулся в родное селение, вернулся к людям. Но ни посулы, ни просьбы не помогли — Гудуйя стоял на своем.
В тридцатые годы Вардена Букия избрали секретарем Хобского райкома партии, начали создаваться колхозы, и Варден предпринял еще одну попытку извлечь Гудуйю из леса. И опять безуспешно: не сумел Варден сбить запоры с его закрытого сердца.
Но теперь, когда люди сами пришли в лес, Гудуйя не смог усидеть в хижине. Что нужно им тут, зачем они пришли? Грохот и гудение экскаваторов, рокот и лязг тракторов не давали ему покоя. А несмолкаемые взрывы совсем сбили его с толку. Близко подойти к источнику этих необычных звуков он не решался. Однажды к нему заявился Исидоре Сиордия.
— Дед Гудуйя, помоги мне уничтожить это сучье болото, — подобострастно попросил он старика вслед за приветствием. — Я сын Татачия Сиордия.
— Чего зря слова тратить. Я и так признал тебя. Это болото ничего плохого мне не сделало. Твой отец заслуживал смерти, потому оно убило его. — Гудуйя резко повернулся, вошел в хижину и притворил дверь.
Сиордия даже не пошевелился. Стоял безмолвный. Лишь заячьи его уши стали еще длинней и побагровели. Только теперь задался он вопросом, зачем это он вдруг пришел к Гудуйе, но ответить не сумел. Как мог помочь ему Гудуйя отомстить болоту?! И припомнил он, с каким презрением встретил его Гудуйя в первый приход. Припомнил и острые как лезвие его слова: «Поостерегись, парень, ходить отцовской дорожкой, поскользнешься». С тех пор Исидоре даже близко не подходил к Гудуйе и к его хижине. Однако скоро пришли сюда топографы, геологи и плановики, руководимые Серовой. Стало уже невозможно рыть главный канал по старой трассе. Оползням не было ни конца ни краю. Необходимо искать новый путь для главного канала.
Вечером, возвращаясь назад, группа набрела на хижину Гудуйи. Все удивились, увидев хижину в таком безлюдном месте. Невозможно было даже предположить, что человек может жить среди этих болот и зарослей.
Гудуйи в хижине не оказалось. Дверь была распахнута настежь. Видно, хозяин был где-то неподалеку, и группа решила дождаться его. Люди были настолько утомлены, измазаны в тине, голодны и исцарапаны, что идти дальше было невмоготу. Еще ни на одном массиве не встречали они таких топей и зарослей.
Не успели они устроиться возле хижины, как из чащи неожиданно появился Гудуйя. Одет он был в некое подобие тулупа из козьей шкуры. Длинная борода скрывала лицо, волосы свисали космами. Был он все еще крепок и могуч. В больших, чуть навыкате глазах застыла печаль. В руках его была извечная суковатая палица в локоть толщиной. Рядом с ним застыли два олененка.
Гудуйя с нескрываемым подозрением оглядел гостей. «Чего им здесь нужно? — Он догадался, что перед ним были строители. — Зачем они ко мне пришли?!» — с холодным недоверием смотрел он на них. Молчание затягивалось. Уловив явное замешательство непрошеных гостей, Гудуйя заговорил первым:
— Что уставились, человека не видели, что ли?!
Услышав его слова, Серова с облегчением вздохнула. Она никогда не верила страшным россказням об Очокоче и всякой прочей нечисти, но при виде этого чудища не на шутку заколебалась. И теперь она улыбнулась собственному страху, хотя, надо сказать, улыбка получилась несколько натянутой.
Сорок лет не улыбалась Гудуйе ни одна женщина. И теперь он стоял, с изумлением глядя на эту незнакомую женщину, облаченную в мужскую одежду, с золотой прядью, выбившейся из-под кепки. Взгляд его выражал не только изумление, но и глубокую печаль. Серова уловила это, и тут же на память ей пришло все, что она слышала о Гудуйе Эсванджия. И жалкая, испуганная улыбка, искривившая ее губы, сменилась теплой улыбкой участия и сострадания.
Сорок лет не видел Гудуйя такой улыбки. Сорок лет дружил он лишь с дикими зверями, они любили его, и их сердца были у него как на ладони. Вот и сейчас к нему тесно жались малые оленята, с тревогой и удивлением уставившись на пришельцев умными человечьими глазами. Да, Гудуйя прекрасно знает, что на сердце у этих зверят, но что творится в людских сердцах — ему уже давно неведомо. И вот теперь он понял движение сердца этой женщины, почувствовал теплоту ее улыбки, и неожиданно все заулыбались вокруг Гудуйи. Улыбалась ему златоволосая женщина, улыбались мужчины и женщины, стоявшие рядом с ней, улыбался лес, улыбалось небо.
— Дедушка, мы не нашли дорогу в Кулеви, — сказала Серова.
— Зачем вы идете в Кулеви?
— Мы исследуем новую трассу для главного канала, — ответила Серова.
Гудуйя Эсванджия не знал, что означает трасса и главный канал.
— Может, вы нам поможете, дедушка? — попросила Серова.
Гудуйя с незапамятных времен отвык от такого обращения, отвык от просьб. Никто, кроме разве что Вардена Букия, не просил его ни о чем. И вот теперь его просит эта женщина. Но что общего у этих людей с Гудуйей и что общего у Гудуйи с ними?! Он решил было распрощаться с ними, но что-то удерживало его. Может, этим «что-то» была улыбка женщины, ее просьба, глаза ее спутников, с ожиданием устремленные на него.
— Но почему я? — он не это хотел сказать. Но так уж сорвалось с языка, и Гудуйя тут же пожалел об этом.
— Только вы можете помочь нам, дедушка. Вы должны нам помочь. Без вас мы не сможем проложить путь, — настойчиво просила его Серова. — У вас доброе сердце. Вы не откажете нам.
— Нет у меня сердца, давно уже нет, — и этого не хотел говорить Гудуйя. Не мог понять он, что с ним творится. Он злился на себя.
— У вас доброе сердце, дедушка, — убежденно повторила Серова.
Гудуйя молчал. Стоял
