Шолохов эту историю знал.

* * *

В части восьмой последней книги «Тихого Дона» Фомин выходит на первый план повествования и становится наряду с Мелеховым главным героем.

Позже, уже после войны, Шолохов скажет однажды, что Фомина знал лично и провёл с ним в спорах-разговорах не один час. Про споры-разговоры подтверждений нет: слишком большая разница в возрасте; но встречались они наверняка не раз, а при случае могли и перемолвиться о том о сём.

Впервые Фомина Шолохов мог видеть ещё в плешаковскую пору; но тогда он ещё совсем был подросток, и едва ли бы взрослый казак стал бы с ним разговаривать о чём-то.

Некоторые исследователи датируют их возможную встречу временем проживания Шолоховых в Рубежном, делая отсылку к прямой речи Шолохова: «Мне пришлось жить с ним в одном хуторе…» Но и здесь безусловная ошибка: красноармейский командир Фомин никак не мог оказаться там во время Вёшенского восстания: его бы тут же и расстреляли.

Шолохов тогда жил в одном хуторе с родителями, женой, детьми Фомина и каждый день ходил мимо его дома.

Познакомиться же они могли в период с июня 1920 года до марта 1921 года: Шолохов постоянно бывал в Вёшенской и во всех окружных хуторах, и там же рыскал в поисках бандитов Фомин.

Наконец, Фомин мог быть знаком с шолоховским отцом ещё с той поры, когда тот держал свою мельницу и кузню в Плешакове. Теперь Александр Михайлович Шолохов руководил каргинской заготконторой № 32 – тоже какой-никакой, а чин. В ходе исполнения приказа о продразвёрстке пути Фомина и старшего Шолохова могли пересечься: тут они и поговорили за новь и быт. Вспомнили общих знакомых. Сын неподалёку оказался, тоже в спор вступил.

Переменчивый Фомин был теперь настроен к новой власти отрицательно. Шолохов сухо констатирует в романе: «Перемена в характере Фомина совпала с сообщением, полученным командиром отряда из Вёшенской: политбюро Дончека коротко информировало о том, что в Михайловке, соседнего Усть-Медведицкого округа, восстал караульный батальон во главе с командиром батальона Вакулиным.

Вакулин был сослуживцем и другом Фомина. Вместе с ним они были некогда в корпусе Миронова, вместе шли из Саранска на Дон и вместе, в одну кучу, костром сложили оружие, когда мятежный мироновский корпус окружила конница Будённого. Дружеские отношения между Фоминым и Вакулиным существовали до последнего времени. Совсем недавно, в начале сентября, Вакулин приезжал в Вёшенскую, и ещё тогда он скрипел зубами и жаловался старому другу на “засилие комиссаров, которые разоряют хлеборобов продразвёрсткой и ведут страну к гибели”. В душе Фомин был согласен с высказываниями Вакулина, но держался осторожно, с хитрецой, часто заменявшей ему отсутствие природного ума».

Далее идёт описание возвращения Фомина на хутор Рубежный.

«…не заезжая к себе во двор, он спешился около ворот, кинул поводья одному из красноармейцев, пошёл в дом.

Он холодно кивнул жене, низко поклонился старухе матери и за руку почтительно поздоровался с ней, обнял детишек.

– А где же батя? – спросил он, присев на табурет, ставя между колен шашку.

– Уехал на мельницу, – ответила старуха и, глянув на сына, строго приказала: – Шапку-то сыми, нехристь! Кто же под образа садится в шапке? Ох, Яков, не сносить тебе головы…

Фомин неохотно улыбнулся, снял кубанку, но раздеваться не стал.

– Чего же не раздеваешься?

– Я заскочил на минутку проведать вас, всё некогда за службой.

– Знаем мы твою службу… – сурово сказала старуха, намекая на беспутное поведение сына, на связи его с женщинами в Вёшенской.

Слух об этом уже давно прошёл по Рубежному.

Преждевременно постаревшая, бледная, забитая с виду жена Фомина испуганно взглянула на свекровь, отошла к печи. Чтобы хоть чем-нибудь угодить мужу, чтобы снискать его расположение и удостоиться хотя бы одного ласкового взгляда, – она взяла из-под загнетки тряпку, стала на колени и, согнувшись, начала счищать густую грязь, прилипшую к сапогам Фомина.

– Сапоги-то какие на тебе добрые, Яша… Замазал ты их дюже… Я зараз вытру их, чисточко вытру! – почти беззвучно шептала она, не поднимая головы, ползая на коленях у ног мужа.

Он давно не жил с ней и давно не испытывал к этой женщине, которую когда-то в молодости любил, ничего кроме лёгкой презрительной жалости. Но она всегда любила его и втайне надеялась, что когда-нибудь он снова вернётся к ней, – прощала всё. Долгие годы она вела хозяйство, воспитывала детей, во всём старалась угодить своенравной свекрови. Вся тяжесть полевых работ ложилась на её худые плечи. Непосильный труд и болезнь, начавшаяся после вторых родов, из года в год подтачивали её здоровье. Она исхудала. Лицо её поблекло».

Шолохов и тут дал детальные портреты членов семьи, с которой несколько месяцев прожил в соседях.

* * *

14 марта 1921 года командир кавалерийского эскадрона, базировавшегося в Вёшенской, Яков Ефимович Фомин поднял антисоветский бунт. Организовать его толком не смог, часть красноармейцев сразу выступила против. Местное большевистское руководство успело сбежать. Пулемётную команду Фомин не разоружил и захватить пулемёты не сумел.

Ближайшим соратником Фомина был бывший штабс-капитан царской армии и эсер Капарин, фигурирующий у Шолохова под собственным именем. Жена заместителя военкома Ольга Фельдман вспоминала, как проскакавший мимо их дома Капарин крикнул выбежавшему во двор Фельдману:

– Если ты не с нами – уходи!

Все знали друг друга – и так сразу были не готовы убивать вчерашних сослуживцев.

Поняв, что выбить из Вёшенской отколовшихся красноармейцев не может, Фомин увёл своих людей на юго-восток, надеясь поднять казаков по хуторам. Лозунги его были: «Долой развёрстку», «Советы без коммунистов» и «Смерть коммунистам и жидам». Фомина поддержали северные станицы округа: Шумилинская, Мешковская, Мигулинская, Казанская, но воевать всё равно мало кто хотел – отряд пополнился считаным количеством добровольцев. Боковская и Усть-Хопёрская под знамёна Фомина не встали.

К началу апреля в банде Фомина осталось 86 человек. Они вышли к границам Воронежской области, но казаки отказались продолжать путь дальше. За ними по следу шёл отряд в 150 человек при шести ручных пулемётах под командованием Егора Журавлёва. В окрестностях хутора Ожогина банда была разбита. Сам Фомин ещё и несколько повстанцев едва спаслись.

В мае Фомин исхитрился сбить новый отряд в 150 сабель. События завертелись по кругу: он шёл по хуторам, пытаясь поднять казаков, за ним гнались несколько переброшенных на Дон эскадронов кавалерийского полка. В фоминский отряд вливались осколки других шаек: брали всех подряд. Вскоре отряд Фомина получил более серьёзное пополнение в несколько десятков сабель. «Тихий Дон»: «…основная масса их состояла из отколовшейся от банды Маслака