Мышка сидит на скамейке и наблюдает за копошащимся в песочнице Мироном. Сын замечает меня первым и бросается навстречу. Присаживаюсь на корточки и обнимаю его. 

- Папочка, я так соскучился! Почему ты ко мне не приходишь? 

Если бы я мог ответить на этот вопрос! Как объяснить ребёнку, что мне больно встречаться с его мамой? Что я – эгоистичный индюк, который сначала делает, а потом думает? 

- Как у тебя дела? 

- Нормально. Я слушаюсь маму, правда! Но она почему-то всё время плачет, когда думает, что я не вижу. А я всё вижу! Только она не признаётся, кто её обидел! 

- Ясно. Иди поиграй ещё немножко, а я посижу с мамой на лавочке и подожду тебя. 

Опускаюсь рядом с Мышкой. Она не смотрит в мою сторону – делает вид, что не сводит глаз с детей. Мне трудно начать разговор, а она никак не помогает. 

- Маша, как у тебя дела? 

- Нормально, – лишь на мгновение поворачивается ко мне, но тут же отводит взгляд. 

- Что ты решила с ребёнком? 

- С Мироном? 

- Нет, с беременностью. 

В горле как будто ком застрял, говорить тяжело. Боюсь услышать свой приговор. 

- А что я могла решить? – пожимает плечами, но не поворачивается, и я не вижу её лица. 

- Ты… оставила его? 

- Конечно! 

- Конечно – значит, да? 

- Да. 

Прикрываю на мгновение глаза. Не представляю, как пережил бы противоположный ответ. 

- Как ты себя чувствуешь? 

- Спасибо, нормально. 

- Я сдал анализы, – накрываю её ладонь своей. 

Руку не вырывает, но никак не реагирует. 

- Сказали, что я могу иметь детей. Это очень странно, трудно в это поверить, потому что мне много раз говорили, что я бесплодный и шансов нет. И я лечился, но ничего не помогало. Я, конечно, сдам ещё и в других лабораториях, и через две недели в этой повторно… 

- А не проще ли просто сделать тест на отцовство? – Мышка перебивает меня. – Это наверняка сэкономит кучу времени и нервов. 

Она говорит с такой уверенностью, что вот сейчас я окончательно понимаю, что все мои подозрения и недоверие ей – полный бред. Не могла она мне ни с кем изменить. Иначе не говорила бы сейчас таким тоном про тест. И не клялась тогда, и вообще… Чёрт, это же моя Мышка! Она просто не могла! Как я мог в ней усомниться? 

- Маша, тебе долго собираться? 

- На анализ? Так его, наверное, только утром делают. 

- Нет, чтобы вернуться ко мне. 

Молчит. Обдумывает. А потом выдаёт: 

- Коля, я – не собачка. Захотел позвал, захотел вышвырнул – так нельзя. Я же живой человек! – она наконец поворачивается лицом и шепчет, чтобы никто вокруг не слышал, и я улавливаю в её голосе истеричные нотки, будто она собирается плакать. – Завтра тебе снова что-то покажется или не понравится, и ты опять меня выгонишь? 

- Мышка, прости меня. Я обещаю, что постараюсь впредь сдерживать свои эмоции. Но… вот такой я. Знаю, что характер гнусный. Я буду исправляться, честно. Поехали домой? 

Обхватываю её руками и прижимаю к себе. 

- Маш, мне так плохо без тебя, просто невыносимо. Пожалуйста, возвращайся. Прости меня. 

Я не умею просить прощения. Как-то раньше не особенно приходилось. Всегда достаточно было сказать: признаю, я был неправ. Но эта маленькая женщина что-то ломает внутри меня, и мне поневоле приходится подстраиваться к происходящим во мне переменам. 

- Ты голодный? – отстраняется и смотрит синими глазищами, будто в душу заглядывает. 

- С удовольствием перекусил бы чего-нибудь. Я на нервах всегда есть хочу. 

- Борщ будешь? 

- Спрашиваешь! Конечно. 

- Идём, я тебя накормлю. 

Дома нас встречает тёща. То ли она меня не очень жалует, то ли по характеру такая суровая, но я всегда под её взглядом ощущаю себя провинившимся школьником. А тут я и вправду виноват, но она не выговаривает мне, только смотрит сердито. Кантемирова меня бы уже на части разорвала и в землю закопала, так что на сей раз мне с тёщей куда больше повезло. 

Квартирка у них небольшая, кухонька крохотная, спрятаться негде. Но когда Мышка начинает суетиться, накладывая мне еду, мама берёт Мирона и уводит его в комнату, давая возможность нам побыть наедине. 

На улице ещё светло, но сына скоро нужно укладывать спать, а потому стоит поторопиться. Помогаю Маше складывать вещи, постоянно отвлекаясь на прикосновения. Безумно хочется сгрести её в охапку, но приходится терпеть до дома. 

Когда выходим, формально приобнимаю тёщу на прощание, и она мне тихо говорит: 

- Не обижайте, пожалуйста, Машу, она – очень ранимая, а ей нельзя сейчас волноваться. И Мирон очень скучал по вам. Ребёнку нужна нормальная семья и стабильность. 

- Спасибо, мама. Обещаю, что буду очень стараться. 

Ощущаю себя ввернутым наизнанку, уязвимым без защитного панциря. И искренне благодарен тёще, что не сыплет соль на раны и не добивает лежачего.