мало кто может, и стал матерым, самоироничным, пьющим копом почти мифического масштаба. Он выглядел, гоготал, бухал и матерился, словно старомодный ирландский патрульный, чья талия проигрывала закулисный бой с домашним пивом. До того, как он расплылся в стокилограммового сержанта, Макларни играл в колледже в американский футбол, и только с годами мускулистые очертания лайнмена нападения сдались перед натиском ежедневного режима, состоящего из патрульной машины, барного стула и постели.

Его гардероб только подчеркнул потерю формы, и детективы единогласно считали, что Макларни выезжает на работу, только когда семейная собака притащит его рубашку с пиджаком другого конца двора. Он неоднократно заявлял, что не понимает природы этого явления и что его жена самолично ездила в дорогой пригородный торговый центр и возвращалась с приемлемой мужской одеждой. В стенах дома в округе Говард и на первых милях межштатного шоссе 95 костюм привлекательно выглядел и хорошо сидел. Но где-то между съездом на шоссе 175 и городской чертой происходил некий спонтанный взрыв. Воротник рубашки мялся под невыразимыми углами, отчего выкручивался узел галстука. Рукава пиджака вдруг протирались, пуговицы катапультировались. Изнанка пиджака над правым бедром цеплялась за рукоятку револьвера и рвалась. На одной подошве росла дыра.

– Ничего не могу поделать, – утверждал Макларни, в упор не признавая придирок, кроме тех дней, когда опаздывал на работу и гладил только рубашку, и то спереди, уверенный, что «люди все равно больше ни на что не смотрят».

Коренастого и светловолосого обладателя быстрой щербатой улыбки Терри Макларни не назовешь мыслителем или даже умником. И все же близким знакомым часто казалось, что его внешний вид и поведение задуманы так, чтобы скрывать истинный характер. Он был выходцем из вашингтонских пригородов среднего класса, сыном аналитика из министерства обороны с высоким рейтингом по шкале «Голдман-Сакс». Во время службы патрульным, Макларни, сидя на пассажирском сиденье машины Центрального района, учился на юриста, но так и не потрудился, собственно, сдать экзамен в мэрилендскую адвокатуру. Копы всегда считали, что на профессии юриста есть какое-то пятно, их этика всегда говорила, что даже лучшие и самые профессиональные адвокаты – не более чем хорошо оплачиваемые палки в колесах уголовного правосудия. Несмотря на все образование, Макларни прикипел к этой этике: он вам не юрист, а коп.

И все же Макларни – один из самых умных и сознательных людей в убойном. Он Фальстаф отдела, настоящий комедийный хор. Сложные розыгрыши и неведомые ругательства – это по части Джея Лэндсмана, зато юмор Макларни, тонкий и скромный, часто доносил специфическое чувство товарищества, рождающееся на полицейской работе. Детективы балтиморского убойного еще много поколений будут рассказывать байки о Т. П. Макларни. О том Макларни, что всего день проработал в одном кабинете с Лэндсманом, а потом с серьезным видом написал Д’Аддарио конфиденциальную записку: «Сержант Лэндсман странно на меня пялится. Я уверен, что я для него всего лишь сексуальный объект». О том Макларни, что после четырех бутылок пива разговаривал футбольными метафорами и вечно давал своим детективам один и тот же совет: «Мои люди должны выходить на поле с планом. Не хочу знать, с каким, но какой-то быть должен». О том Макларни, что однажды уехал домой с загруженной смены, чтобы спасти жену и сына, пристрелив из своего 38-го разбушевавшуюся мышь в чулане спальни. («Я потом прибрался, – объяснял он, вернувшись в офис. – Но вообще подумывал оставить труп, чтоб другим неповадно было».)

В то же время Макларни – неустанный следователь, работающий по делу точно и тщательно. Его звездный час настал в 1982-м, когда он был старшим по зверским убийствам Бронштейнов – престарелой еврейской пары, жестоко зарезанной и брошенной в гостиной их дома в Пимлико. Двое убийц, их подружки, даже их тридцатилетний кузен раз за разом возвращались в дом, переступали через тела и выносили очередную партию ценностей. Макларни неделями работал над делом, отследив кое-что из украденного до скупщика в проджекте Перкинс-Хоумс, от кого и узнал имена двух подозреваемых – их потом приговорят к смерти и к пожизненному без права на помилование.

Как и в случае с Бронштейнами, лучше всего Макларни показывал себя в делах, где жертвой была женщина. Этот предрассудок держался еще долго после того, как он вернулся в отдел убийств на должность сержанта. Будучи копом традиционных и сентиментальных взглядов, он подзуживал и пинал своих детективов, которым попадалось дело с женщиной-жертвой: может, если друг друга убивают мужчины, – это нарушение закона, но если убивают женщину – это истинная трагедия.

– Вот за это, – говорил он, глядя на фотографии места преступления и не замечая собственной мелодраматичности, – мы обязаны отомстить.

Он выпустился из академии в марте 1976-го и служил в Центральном, но даже тогда всерьез подумывал о корочке юриста, а то и окладе прокурора – и эту альтернативу радостно поддерживала Кэтрин, его жена. Макларни поступил в Балтиморский университет одновременно с тем, как сержант сектора поставил его в автопатруль с Бобом Макаллистером на посту у Пенсильвания-авеню. То было причудливое, шизофреническое существование: днями он обсуждал деликты и контракты на первом курсе юридического, ночами выезжал на вызовы в Лексингтон-Террас и Мерфи-Хоумс, худшие высотные проджекты города. На посту, где на каждом втором происшествии приходилось расчехлять дубинки, оба узнали, что, когда надо драться, они не подведут. Высотки на западной стороне были отдельным миром – восемь башен упадка и отчаяния, круглосуточный супермаркет героина и кокаина. И, словно одного этого мало, они еще вдвоем продержались в бунтах 79-го, известных ветеранам БПД просто как Зимняя олимпиада, когда заснеженный Балтимор повсеместно разоряли его собственные обитатели. Это Макаллистер держал их двоих в узде; это ему чаще приходилось успокаивать, выступать голосом разума. В самую рань они парковались в Центральном, где потише, и Макаллистер зачитывал Макларни вопросы по праву, возвращая на землю после долгой ночи в проджектах. Тихий, здравомыслящий и самоироничный Мак стал мостом между мирами, единственным, что не дало Макларни ответить на втором курсе, что Истец А хочет наебать Подсудимого Б, и Судье В хорошо бы их обоих кинуть в холодную, если ебало не завалят.

В конце концов, оба сдали вступительный экзамен в угрозыск. Макаллистеру проджекты уже стояли поперек горла, и больше всего на свете ему хотелось в отдел убийств, но Макларни расследования смертей не привлекали. Ему подавай простых ограблений – по той инфантильной причине, что даже после двух лет на улице он считал вооруженное ограбление – «Денег нет, и тогда ты просто идешь с пушкой в банк и берешь сколько надо?» – поистине поразительной, просто-таки комиксовой идеей.