табуретке, вся утонувшая в музыке и игре, раскачивалась в такт. Её пальцы сами нажимали нужные клавиши. Где-то музыка плавно переливается, словно между струнами души, обволакивая их, успокаивая; где-то она набирает обороты, неистово и яростно вырывается из-под пальцев музыканта, туда, где свобода, туда, где покой.

Я не сразу заметила, что плачу. Музыка добралась до моей души, вынимая наружу мою боль, мою печаль. Помогая мне облегчить душу от непосильной ноши. Очищая её своим светом, своим теплом. Музыка очень тёплая, даже когда мрачная, скорбная, как сейчас. Её тепло исцеляет, зарождает свой свет в наших безутешных сердцах. Настоящая квинтэссенция любви и счастья.

Последние порхающие прикосновения и музыка затихает. В воздухе витает сладковатый аромат. Становится тепло и так хорошо, что хочется петь.

— Ой, а вы что тут делаете? — Воскликнула Даша, вскакивая с табуретки. Её глаза бегают между нами, будто мы поймали её на запретном.

— Я не знала, что ты играешь. — Тихо произнесла я, подходя к небольшому, но довольно дорогому синтезатору. Я даже фирму эту знаю. В прошлый раз я его не видела. Возможно, Дашка прячет его в сложенном виде, в шкафу.

— Не знаешь, потому что я не играю. Мама заставляла меня ходить в музыкальную школу, но мне она не нравилась от слова совсем. И я бросила в шестом классе, не доучившись всего лишь год. Класс фортепиано. — Даша провела подушечками пальцем по гладкой, матовой поверхности синтезатора.

— А что за произведение ты играла? — Несмело поинтересовался Илья. Судя по его виду, он ещё не отошёл от потрясения.

— Знаете «К Элизе»? Людвиг ван Бетховен написал. — Гончарова развернулась и одной рукой набрала мотив. Эту классику знают абсолютно все. Даже те, кто в музыке не разбирается.

— Я же говорил, что эта мелодия мне что-то напоминает! — Пылко воскликнул Бондарев, хотя ему никто не возражал.

— Но это не она. Это что-то похожее, как аранжировка. — Я посмотрела на клавиши, потом на подругу.

— Да, верно, это транспонирование. Когда я изучала сольфеджио, мы учились транспонировать любую мелодию, это значит, переводить её в другую тональность. Например, сама пьеса «К Элизе» написана в ля миноре, но также можно перевести её, допустим, в си-бемоль минор. То, что я сыграла, это аранжировка с частичным транспонированием. От оригинальной пьесы здесь лишь мотив. — Даша ещё раз повторила проигрыш.

— У этой мелодии есть название? — Спросила я, завороженно следя за её пальцами.

— Конечно, её назвали «Dark Für Elise», композитор Lucas King. Мне давно нравилась эта мелодия, я даже нашла ноты, разучила, но так никогда и никому не играла. Это первое и последнее произведение, что я играла с тех пор, как бросила музыкальную школу. — Даша грустно улыбнулась.

— А сейчас есть предлог? — Усмехнулся Бондарев, а Даша ещё больше взгрустнула, явно не собираясь с ним делиться.

— Так, — я резко развернулась к парням и топнула ногой, — вы нас сегодня покормите? — Перевела взгляд на Артёма. — У тебя там макароны уже в кашу превратились.

— Ой! — Вскрикнул Бондарев и его смыло ветром. Илья от друга также не отстал.

— А теперь мы можем поговорить наедине. Зачем ты начала играть? — Спросила я, ласково поглаживая Дашу по рукам. Она была невероятно печальна.

Мы пересели на диванчик.

— Мне эта музыка тебя напоминает. Ты же тоже практически Элиза, — подруга нервно вздрогнула, сражаясь с наступающей истерикой, — но другая. Тёмная, таинственная, даже в какой-то степени сверхъестественная. — Кивнула на мои руки.

— Тогда уж Тёмная Ализе. — Мне в какой-то момент самой хотелось дать волю чувствам и пустить слезу. Я только что вспомнила, кто я. Ализе. Моё полное имя. Так меня назвала моя семья.

— Звучит немного угрожающе, не находишь? — Улыбнулась Даша, а её глаза перестали слезиться.

— Самое время, может, отпугнёт от меня военных.

— Пойдём кушать, я такая голодная. Весь день мечтала о той колбасе, что лежала у тебя в тележке. — Даша встала и направилась к двери, когда я её остановила.

— Даша? А ты можешь меня научить играть эту мелодию? — Спросила я тихо, следя за тем, как Дашкины глаза расширяются.

— Ты знаешь нотную грамоту? — Гончарова подошла к своему столу и начала активно рыскать по ящикам.

— Не особо. — Стыдливо призналась я. Меня музыке не учили, хотя надо было. Это же так прекрасно!

Даша тем временем уже нашла то, что искала, но услышав мой ответ, скуксилась и бросила ноты (а это были именно они) обратно в ящик. Я думала, что это просто невозможно и Гончарова откажется. Но вдруг она подняла голову и лучезарно мне улыбнулась.

— Тогда будем учиться на слух и на тактильную память. — Подружка подскочила ко мне, хватила за локоть. — Завтра попросим парней переставить синтезатор вниз и будем учиться.

С легким сердцем, которое было окутано в какой-то мягкий, невесомый кокон счастливого предвкушения, мы спустились вниз.

Как и ожидалось, Тёма умудрился запороть несчастные макароны, превратив их в сплошной ком. Бондарев вышел из затруднительного положения, просто разрезав макаронный «торт» на куски и залил все это дело обычным кетчупом. Его мы тоже достали в Киришах. Упаковка была наглухо запечатана и окончательным сроком хранения, значился 2021 год. Мы съедим его раньше.

После ужина я заварила чай и достала жестяную коробку с печеньями. Хоть они уже были не свежие, но за неимением большего и это вкусно.

Когда мы только устраивались готовить ужин, в спальне включили «печку», чтобы нагреть комнату ко сну, поэтому, когда пришли, там было очень тепло и комфортно. Тёма по привычке проверил, закрыты ли ставни, а я расправляла свой спальный мешок. Спали мы в другой одежде, чтобы не таскать в спальное место землю, песок и грязь с улицы.

— Как думаете, они ещё вернуться? — Спросила Даша, когда свет погасили, а электрическую батарею оставили ещё работать. Иначе к утру тепло исчезнет, и мы попросту здесь замёрзнем.

Все прекрасно понимали кто такие «они». Но вот точного ответа никто, кроме Ильи, дать не смог.

— Вернутся и не одни. — Илья ненадолго замолчал. — Лиззи, ты говорила, что необычных запах заставил их вернуться на шаттл и доложить правителю? — Слышала в голосе Мельниченко нотки нервозности.

— Да. — Кивнула в темноту скорее для себя, чем для Ильи. — А что? — Я повернула голову в ту сторону, где лежал Илья.

— Получается, что император Альфадена прибыл сюда собственной персоной. — Голос парня звучал как-то подозрительно.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь. — Нетерпеливо проговорила я, хмурясь.

— Вам не кажется, что это довольно странно. — Илья начал рассуждать и все, в том числе и я, обратились в слух. Могу поклясться, что слышала