— Вроде того. — усмехнулся Константин. — Они нейтральны для всех стран, кроме своей собственной. Собственно правительство Швейцарии больше чем на половину состоит из служителей ордена. Независимы внутри других государств, но не своего. Равноправны, но с одаренных денег берут куда больше. Гуманны ко всем, но только к тем, кто соблюдает соглашения с орденом. А в остальном… ну ты понял.

— И что мешает Российской империи создать эту отрасль с нуля? — прямо спросил я. — Можно же в конце концов переманить людей, найти не таких фанатичных, кого-то подкупить, кого-то соблазнить. Угрожать, похищать – в конце концов.

— Пробовали. Вот только я напомню – они тщательно воспитываемые фанатики, которых отбирают в раннем детстве. Нет, конечно, бывают исключения, но они лишь подтверждают правила. — ответил Багратион. — А кроме того, опыт, когда гигантские суммы и десятилетия сливались на исследования и разработку лекарств, а потом выяснялось, что твой ведущий специалист – двойной агент, которого ты на самом деле не завербовал, а он продолжал работать на орден.

— Это уже не орден, а тоталитарная секта получается, с накачкой членов высшим руководством. — нахмурившись проговорил я.

— И наркотиками. — кивнул Багратион. — По крайней мере ходят такие упорные слухи. Иначе сложно объяснить ломку, возникающую у тех, кто попытался выйти из ордена, или тех, кого из него похитили.

— Давай подытожим. У нас есть гигантская секта, состоящая из умных, преданных своей идее людей, которых на этом принципе воспитывают с детства, но на всякий случай еще и держат на наркоте. Все ее члены действуют в интересах «человечества», а кто сегодня у нас не входит в это понятие решают в одной из трех штаб-квартир, и все они вне нашей территории. — начал перечислять я, загибая пальцы. — При этом больницей в Тифлисе руководит этнический турок, а пытавшаяся отравить тебя женщина была норвежкой.

— Скорее шведкой. — покачал головой Константин.

— Да без разницы. — отмахнулся я, стараясь не упустить мысль. — Получается у нас на территории государства, гигантская чужеродная машина, которая оказывает влияние на обычных граждан, которых они лечат почти за бесплатно, но платим за это удовольствие мы сами. Так?

— В целом верно. — кивнул Багратион. — Только учитывай, что это не только у нас, но по всему миру.

— Кошмар… а я еще удивлялся, как у нас под носом может существовать секта поклонников монстров и чудовищ. — пробормотал я, схватившись за голову. — А она, оказывается, самая меньшая из наших проблем.

— Ну не все так плохо. — заметил Константин. — До тех пор, пока они придерживаются своих основных принципов, это и в самом деле инструмент мира. Сколько людей они спасли и спасают ежедневно в своих клиниках, госпиталях и сельских кабинетах – даже оценить сложно. Так что государства мирятся с небольшими сложностями по работе с орденом, из-за его высокой эффективности.

— А что, если они начали изменять своим принципам? — спросил я, взглянув на Константина. — Что будет, если они решили, что им недостаточно Швейцарии, и захотели развалить одну страну, чтобы взять ее ресурсы под контроль?

— Если об этом узнают другие страны, на них ополчатся все государства. — решительно проговорил Багратион.

— А если остальные государства не просто в курсе, но еще и в доле? — спросил я. — Если они пытаются подорвать обороноспособность этой страны, раскачивая властную вертикаль, убивая наследников и князей, травя наркотиками будущую офицерскую элиту?

— Тогда это конец, брат мой. — помрачнев проговорил Константин. — Потому что против международной коалиции, прикрывающейся орденом Асклепия, сделать мы ничего не сможем. И нападение османских отрядов – только начало.

Глава 18

Вопрос «что мы можем сделать» повис в воздухе, и ответа на него не предвиделось даже в перспективе. В самом деле, что может сделать уездный княжич и приемыш, находящийся в опале у императора против международной коалиции, которая, прикрываясь благими намерениями собирается раздербанить твою страну? Ничего?

Нет, варианты были. И самый простой – объявить о своем истинном происхождении, заручиться поддержкой спасенного Багратиона и… и что? Обрушить на страну еще большую смуту? Пойти против центральной власти, не имея ни особых политических связей, ни военной силы? Да что там, один Петр, реши он сразиться на передовой, с легкостью уничтожит меня вместе с кораблем и даже не поморщится.

Объединиться с беглой императрицей? Так она не просто так беглой стала. Большая часть дворян и бояр ее не поддерживает, сила и флот не на ее стороне, и единственное что спасает бунтовщиков – то что всерьез против них пока никто не воюет. Император все еще старается удерживать большую часть сил на границах, а стоит снять флоты с южного и северного направлений, тут же объявятся злейшие друзья, и страна погрузится в хаос.

Наладить диалог, попробовать выступить переговорщиком между сторонами? Ну, с одной стороны не худший вариант, особенно если держаться от сил императора подальше, с другой – а что ему помешает в следующий раз, в порыве гнева, просто не снести мне голову решив все свои проблемы?

Еще вопрос, не прикончит ли меня президент уральской республики или сама Екатерина, беременная новым ребенком. В ее материнские чувства я особо не верил просто потому, что никаких попыток меня найти, за почти год, не предпринималось. Даже когда я начал общаться с Ингой.

Вывод? Обо мне либо забыли, либо не хотят меня знать. И в том, и в другом случае лучше держаться от власть имущих на почтительном расстоянии. Живее буду. С другой стороны, даже если Екатерина в сыне души не чаяла и хочет его вернуть, есть такой маааленький нюанс – я не ее сын. Даже телесно. И как она отреагирует на такой поворот событий я совершенно не знал. Может обнимет и расцелует, а может прикажет казнить, как самозванца и преступника.

— Слона надо есть по частям. — вздохнул я, выдавливая из головы глобальные планы. — Раз мы сейчас не в состоянии сделать ничего в целом, возможно удастся отыграть хоть в мелочах. На этом конкретном фронте.

— Что ты предлагаешь? — спросил нахмурившийся Константин. — Захват больницы Тифлиса? Это вызовет бурю негодования среди простых граждан и неродовитых дворян. А там и до бунта не далеко, тем более что он зреет.

— Кто-то может возглавить его,