Это было так странно. Переступить порог квартиры Шестаковых, увидеть маму в фартуке с измазанными мукой руками. Слышать, как Матвей резвится, а дядя Олег возмущенно ругается на робота, который, по его мнению, и не робот вовсе – сплошной брак. Странно было позволить Вите снять пальто с моих плеч, пойти вместе с ним в ванную, мыть руки и толкаться перед умывальником. А потом сесть со всеми вместе за стол, что ломился от еды. Странно греметь тарелками, накладывая салат Вите, странно слышать теплые разговоры, быть частью этих самых разговоров.

Но это «странно» мне однозначно понравилось. Я бы хотела, чтобы оно длилось вечно.

– Этот робот просто ужасен, – возмущенно бурчал себе под нос Шестаков-старший, то и дело поглядывая на динозавра. Робот почему-то не рычал, звук больше напоминал кряхтение.

– Вы его просто сломали, – вставил Витя и потянулся к пирожку. Он уже съел три, и явно это был не предел.

– Ты купил какую-то бракованную ерунду.

– Нормальная эта ерунда, – фыркнул Шестаков, делая глоток компота. Мама даже его успела сварить.

– Бракованная, – стоял на своем Олег Николаевич.

– Сам ты… – прошипел Витя.

– Что ты сказал?

– Ничего, – отвел взгляд в сторону Шестаков.

– Нет, ты что-то сказал. Я точно слышал.

– Возраст, па, берет свое. Слух уже не тот, туда-сюда, – с серьезной мордашкой заявил Витя отцу. Я уже думала, Олег Николаевич обидится, мой бы папа точно взорвался. Но нет, Шестаков-старший лишь тихо усмехнулся. Они будто были на одной волне с сыном.

Тем временем из тарелок потихоньку исчезала еда, Витя еще громче шутил, а я, не скрывая эмоций, смеялась над его шутками. Мотя иногда подбегал к нам вместе со своим роботом, он повторял звуки, которые издавал динозавр. Мама снимала сына на камеру телефона, а Олег Николаевич со вздохом покачивал головой, повторяя, как нынче некачественно делают игрушки.

Я смотрела на эту картину, и в какой-то момент глаза защипало от переизбытка счастья, что вспорхнуло бабочкой в моей груди. Сегодняшний ужин отличался ото всех других ужинов за последние лет десять. Сегодня за одним столом мы были большой и дружной семьей, самыми близкими друг другу людьми. Мне вдруг захотелось остановить время и никогда не давать ему ход. Это тепло внушало, что жизнь налаживается. Я от всей души в это поверила.

Когда с ужином было покончено, мама начала убирать со стола, она планировала закинуть тарелки в посудомоечную машину, но Витя вызывался помочь, собственно, я присоединилась к нему.

Мы вместе стояли на кухне у раковины, я наливала на посуду моющее средство, мыла и затем ополаскивала, а Шестаков натирал до блеска и откладывал в соседний ящик тарелки.

– Было вкусно, я так давно не ел пирожков твоей мамы. Надеюсь, ты умеешь печь такие же, – заявил нагло Витя, не сводя с меня пристального взгляда.

– А что если не умею?

– Это проблема, – он чуть наклонился и практически шепнул мне на ушко эту фразу. Я осторожно взглянула на Шестакова, на его решительное выражение лица, горящие глаза, в которых так и читалось желание чего-то большего, нежели натирание до блеска тарелок. Мне отчего-то сделалось смешно, я не смогла сдержать улыбку.

– Что за смешок?

– Ты слишком близко, отодвинься, это моя территория, – шутливо обозначила я, что в области раковины моему оппоненту не место.

– Хочешь сказать, мне на тебя смотреть нельзя? – от его игривого тона у меня по телу словно прошлась волна вибрации. Она очутилась возле сердца и притаилась в ожидании взрыва, который определенно вызовет еще большую волну чувств.

– Нельзя, не двигайся, – я выставила локоть вперед, а Витя подался еще ближе ко мне, пока его губы не оказались буквально в сантиметре от моей щеки. Удар за ударом. Вздох за вздохом. Мое лицо полыхало, а губы не могли прекратить улыбаться.

– Ошибаешься, мне все можно.

– И что же ты хочешь? – мы уже открыто флиртовали, и хотя я была полный ноль в подобных штучках, Шестаков будто включал невидимую магию, которой воздействовал на меня. И вот откуда-то бралась открытость, игривость, желание понравится… поцеловать. С одной стороны, это смущало, а с другой – я нравилась себе той, какой была сейчас, рядом с Витей. Я ощущала себя звездой, что наконец-то засияла на ночном небе.

– Ну…

– Витя, глянь, – раздался за спиной голос его отца.

– Па, ты просто чертовски вовремя, – вздохнул Шестаков, а затем еще и цокнул. Он походил на ребенка, у которого отняли конфету, довольно забавное зрелище.

– Конечно, вовремя. Не я же купил эту ерунду. Надо вернуть ее в магазин.

– Это всего лишь робот, – театрально взвыл Витя.

– Зачем поощрять брак?

– Па, ну какой брак?

– Вот иди сюда, я тебе сейчас все расскажу!

И они в самом деле ушли в зал разбираться с роботом. Я же, не придумав чем себя занять, решила заглянуть в комнату Вити. Там было довольно темно и тихо, хотя голоса домашних доносились и до спальни. Прикрыв за собой дверь, я включила свет и присела на край кровати, оглядывая место, пропитанное духом нашей юности.

Тут ничего не изменилось с тех пор, я будто вернулась на три года назад, будто впервые переступила порог этого таинственного места, от которого захватывало дух и дрожали колени. Вот здесь, именно вот тут, мы сидели вместе с Витей, говорили по душам, мирились.

Я коротко улыбнулась сама себе, наверное, так распорядилась судьба, чтобы мы не смогли сберечь свои отношения. Но в этот раз я не проиграю судьбе, не позволю ей вмешиваться в нашу жизнь.

Неожиданно мой взгляд зацепился за открытку, она лежала на тумбочке возле телевизора. Я подошла, взяла ее и вернулась на кровать. Открытка была старой, на ней образовался даже небольшой слой пыли, словно здесь никто особо не убирался с момента Витиного отъезда.

Фиолетового цвета, с выпуклыми буквами, на которых еще остались блестки. Открытка напоминала валентинку, по типу таких дарили девчонки в классе седьмом или шестом. Если честно, я уже и не помнила, когда видела последний раз подобные штучки. На одной стороне была надпись: «Задай мне десять вопросов, ответы на которые ты обо мне не знаешь», а с другой сами вопросы.

Однако изучить вопросы я не успела, дверь