Она объясняет, почему первый учитель не должен быть моим гуру:

— Профессор Макс поклоняется высокому Богу, но все же не высшему. Он последователь Брамы. Да он это и не скрывает. Разве он никогда не говорил тебе? И здесь нет ничего постыдного — у Брамы огромные храмы по всей Индии. Миллион человек почитает его.

«Ну конечно, без горстки русских», — усмехаюсь про себя.

— Есть и русские последователи, — словно читает мой разум Гурума, — как, собственно, профессор Макс.

— Разумно, — бормочу.

Макс, и его дети, и его жена — русские, из той породы русских, что прожили слишком долго и плотно вне России, так что русское, не считая языка, выветрилось из них, и к лучшему.

— Макс желает обуздать очень сложную стихию, — Гурума начинает подбирать слова и морщится, укладываясь поудобнее в гамаке. Этот монолог забирает у нее немало сил, снова она полудремлет, пока говорит, — Макс задумал обуздать смерть и время. Макс знает, что Брама — повелитель всего создаваемого. Тогда как Шива — повелитель уничтожения. Но величайший в троице — Вишну, аватар Великого Божества — великий поддерживатель (sustainer) всего, что создал Брама и уничтожит потом Шива. И хотя это очень высокие боги, они все равно конечны и вернутся в иллюзию — только наивысший Бог пребудет. Поэтому человек разумный не поклоняется им, он алчет только высшего Бога, в котором пребудет вечно. Знает, что если впустит в свое сердце, то без вынужденных воплощений, забвений и путешествий по мирам и измерениям — напрямик попадет к нему. На вершину.

Жму плечами, как дурачок. Гурума на мгновение разочаровывается во мне, но сразу улыбается:

— Конечно, ты тоже к Нему отправишься, Кави, у меня нет в этом сомнений. У меня нет в этом сомнений с первого дня, как ты робко вошел в храм и спросил, а здесь ли храм. Храм здесь, — ласково улыбается.

«Я пришел в храм, чтобы научиться медитировать. Думал, тут будет много тишины, — вспоминаю, пока улыбаюсь и подбираю подходящие слова для реплики, — но тут оказалось многовато разговоров, пения, а медитация и та — словами. Не помолчишь».

— Макс если и отправится в другое измерение, то в самом лучшем случае попадет на планету Брамы. И он знает об этом. Это его осознанный выбор. Может, он не говорит тебе, — зевнула Гурума, — но он прекрасно сознает, что делает и кому молится. Он просит Браму, чтобы тот выбрал его как оболочку для своего аватара здесь, в этом времени и в этой версии нашего мира. Все верующие в меньших богов предлагают им себя. Другого ценного для Бога нет — только сойти в своего последователя и побыть через его оболочку в земной материи. (Это причина, почему планета Земля очень важна и считается священной, она выбрана для великих превращений, и на самом деле человек не в силах ничем ей навредить, ведь охраняют ее куда более могущественные существа, чем люди.) Обычно это симбиоз, хотя злые боги могут злобно поиграться в такого человека.

— Но Брама не такой?

— Нет, Браме ничего не будет нужно от Макса. Если профессор Макс и сделает свое открытие, — Гурума чуть вышла из транса и сфокусировалась на мне, — если и создаст молодильное яблочко для вечной жизни, то только потому что хорошенько ублажит Браму и докажет свою преданность и нужность. Впрочем, в интересах ли богов, чтобы люди так возвышались над обычным положением вещей?.. Находили бессмертие, исцеление от смерти?

— Я не знаю, Гурума. Кажется мне, что я ничего уже не знаю…

Такую легенду про планеты и профессора поведала Гурума.

Нас наконец-то прервала Юлия — сообщила, что квартира отмыта. Учитель моя сильно обрадовалась, потому что вечерело, тепло ослабевало, клонилось к закату солнце, ждать не приходилось долго. Гуруме всегда холодно, как если бы место, ей назначенное, было в тропиках или на самом экваторе, хотя, как я сумел понять, большую часть времени до Сан-Диего она прожила в трех местах: в горах Чили, в холодных залах Ватиканской библиотеки и посреди холодной пустоши Монтаны. Теперь ей немало лет, и последнюю четверть она проведет здесь, с нами, в крошечном храме, не больше тридцати метров, с огромным алтарем и шкафами, набитыми тряпками, шмотками, сувенирами из прошлой жизни, где она имела право носить другие цвета, не только белый или рыжий.

Гурума — это целая Вселенная, но она очень тяжела для меня. Я сбегал каждый раз, как появлялась возможность не оставаться дольше. Вот и сейчас: Юлия сказала, ей надо ехать, а машины у нее нет — я вызвался подвезти. На самом деле, как бы хорошо там ни было, среди божков и возможности прикоснуться к недостоверным легендам о других мирах, я всегда ищу способ сбежать из храма — тесного портала на вершину цепочки миров.

Кажется, в ней есть какая-то токсичная, заволакивающая сила, которой всегда хочется противопоставить свободу, впрочем, не знаю толком… Не знаю, с кем это обсудить. С Юлией? Девушка выглядит ничего — даром что я только что зарекся не иметь дел с женщинами, чтобы не болеть больше и не проклинать жизнь; монахиню Гуруму я встретил не потому ли, что в мир веры-монашества готовился отплыть? Кого я обманываю? О, Юлия — она молода, свежа, чуть-чуть лишнего веса и не совсем в моем вкусе, но все это мелочи, тем более не в том я положении, чтобы выбирать женщин. Впрочем, мелочи ли?.. Как-то Женя походя перечислила всех моих подруг, с которыми меня замечала, и заметила, что не было ни одной без грушевидного таза, без приятного (моему глазу) утолщения вниз от талии, а я ни разу не обращал до этого внимания…

Но у Юлии пшеничные локоны, на море похожие глаза, чувственные губы, и полуулыбка ее походит на улыбку вечно готовящегося к отдыху кота, а кто не любит котов?.. (странноватое сравнение — примеч. соавтора-Д). Однако я не решаюсь спросить у нее об ощущениях от общения с Гурумой. Сбегаем мы сообща, но не обсуждаем сердцевину побега, как если бы не подыгрывали друг другу. Впрочем, что есть «побег»? И она, и я вернемся в храм, вернемся к божествам, которых Гурума, будто живых людей, будит, укладывает спать, переодевает, моет и развлекает молитвами. Странная она, что-то в ней…

«Как думаешь, что в Гуруме не так? Почему она стала такой?» — Юлия спрашивает вслух, и теперь я не