Она долго молчала, может, устыдившись своей откровенности, — А выяснилось, что он и сам в меня влюбился. У него даже разборки совсем по-взрослому начались с тем юмористом, с моим однокашником. Я не хвалюсь, но в те времена я красоткой среди наших числилась, и ребята мне ещё в школьном городке кличку изобрели. Секс — тинская мадонна! Мало того что кощунство, так и обидно до жути, потому что правде не соответствовало. А тут девчонка одна — моя подруга Вика взяла и затащила эту негодную кличку из школьного городка в Академию на биофак, где мы с нею вместе учиться стали. Может, из зависти, может по дурости детской… Он мне и сказал однажды: «Дурацкая у тебя кличка, поскольку ты не мадонна, а матрёшка пустотелая». А я ему: «А ты сам-то балаганный фокусник, ряженый под Мерлина».

— Весело у вас там было, — только и вздохнул Антон.

— Уж так весело, что я заплакала как-то перед всей группой, когда он отказал мне в аттестации по этим модулям якобы мне же во благо. А без такой аттестации меня бы от практики отстранили. Тогда он и говорит: «Да шучу я. Не плачь, а то вся твоя уникальная раскраска облиняет. Я тебя аттестовал, а поскольку я потратил на тебя больше часов, чем на прочих, то могу быть спокойным за твою сохранность, случись на том спутнике какая-нибудь неполадка или иная передряга. Ну, уж и ты извинись за балаганного шута». Я говорю: «За балаганного фокусника извини, а за Мерлина извиняться не буду».

— У Мерлина был, кажется, ручной дракон? — спросил Антон, чтобы сказать хоть что-то.

— Он и улетел в какой-то мрачный мир воевать с драконами. Убил, нет, не знаю.

— Как его звали по-настоящему? — но Антону не было это нужно, а спросил опять же от неловкости.

— Рудольф. Рудольф Венд. А что? Когда увидишь, передай привет от Лоролеи. Он поймёт.

— Тебе было с ним настолько прекрасно? Если так долго не забываешь?

— Мне с ним было очень трудно. А у тебя глаза как янтарь. Они то тёмные, то золотистые. Хотела бы я знать, какую бабочку поймает этот живой янтарь!

— А ты? Не хочешь быть такой бабочкой?

— Я всего лишь отразилась в твоём янтаре. Ведь я не твоя бабочка.

— Ты веришь в то, что нас создали из звёздного вещества некие разумные Боги? — спросил Антон.

— Я нет. Будь они добры и разумны, для чего они даровали бы нам такую несовершенную жизнь, полную страданий и обречённую на неизбежный конец? — спросила она. — В их доброту я не верю нисколько. Мы созданы ради какого-то бесчеловечного эксперимента, поскольку Боги же не человеки. Или ради чьей-то чисто утилитарной пользы мы и нужны. Или эти условные Боги нас потеряли, или нас у них украли. А может, мы ошибка…

— Так мы сами творцы своих несчастий, — ответил Антон. — Я думаю, что во Вселенной, куда нас и вселили некие творцы или Боги, в которых ты не веришь, есть всё для счастливой жизни, а у самого человека есть разум.

— Но часто нет доброты, и ты, войдя в настоящую уже, взрослую, жизнь, увидишь сам, как она далека от твоих сегодняшних представлений. Тебе всё ясно, когда тебе светло и легко, — ответила она. — Но ты неизбежно задумаешься о том же, о чём я говорю тебе, поранившись о беспощадные грани мира, часто не совместимые ни с жизнью, ни с разумом. И тогда ты вспомнишь обо мне. Вот ты считаешь меня доброй? Разумной?

— Да, — ответил он и добавил, — прекрасной феей морского побережья…

— А я, чтобы ты знал, столько уже страдала, да и в настоящее время счастья так и не нашла… только мой сын — моя отрада. Но если честно, мой принц Артур отлично обходится без меня, самозванной «гиперборейской принцессы». Он же в космическом городке с детства обучается. Я не часто его вижу.

— А твой муж? — спросил он, — ты же сама сказала, что нашла своё счастье с ним…

— Ты плохо меня слушал. Сносное устроение личной жизни и счастье не одно и то же.

Они встречались несколько дней. Она задержалась, но не ради Антона, а по своим причинам. По утрам и вечером пили молочный вкусный коктейль на вершине небоскрёба. Бродили по побережью. Она купалась. Потом грелась, и они болтали. Вернее, она. А он слушал и любовался ею.

Продолжение откровений феи с морского побережья

Он однажды сказал мне, что будет лучше, если мы проверим свои чувства разлукой.

— Но как? — сказала я, — а наш сын Артур? Ты ведь так радовался ему. И что же? Он будет расти без отца, как рос ты сам? Мне же не надо ничего проверять. И только ты мучаешь меня и себя». Но он сказал, что нет. Он так решил. Если ты любишь, сказал он, то чувство только укрепится, а если нет, то он даёт мне полную свободу. Я так унижалась, просила…Я боялась одиночества. Но он улетел. Попал же туда, где нет наших женщин. Военные базы, опасный мир. Но я радовалась, думала, наскучается. И примчится. Он имел право возврата после года. Но он не возвращался. И вдруг прибыл один космодесантник, отслуживший на том Троле свой срок. Назначил встречу, поскольку привёз визуальное письмо от Рудольфа и не хотел его сбрасывать в общую сеть, боясь того, что я могу проигнорировать послание или принять его за розыгрыш. Или ещё почему, не знаю. Отчасти это было тайное послание, интимное, и он боялся, что в него сунут нос не те, кому оно предназначено. Такой вот ответственный был посыльный. Я летела на встречу с тем человеком, не помня себя от счастья. Моя душа была готова пробить защитный сплав аэролёта, вырваться к небу и взлететь от счастья. И вот флэшка в моих руках! Он возмужал, был одет в совершенно дикарскую одежду из кожи, голову начал брить. И был похож на древнего персонажа из Эпохи войн. Но любимый.

«Ты скучаешь? Верна мне»?

Я закричала, хотя он не мог меня услышать, — Да и да!

Он оскалился настолько неприятно, как будто уловил мой вскрик. Это была мистика! «Я почти забыл тебя. Да без почти. Забыл». Глаза загорелись жестокостью, как и у его матери. Его мать бездушная подавляющая личность. Когда я её встречала, у меня возникали мысли о