Выпроводив Алекса, начала мерить квартиру шагами вдоль и поперек. Предстояло еще поговорить с Демидом и все ему объяснить.

Нам сейчас действительно стоит взять паузу. Я чувствую, что она мне нужна, чтобы побыть наедине с самой собой. В отношениях я склонна погружаться в них полностью, не замечая ничего вокруг.

Стефан всегда был любвеобильным, но мне казалось именно я сумею привить ему идею моногамной – я ведь раскрепощенная, красивая, состоявшаяся. К тому же талантливая художница, как и он сам. Мы вместе работали, жили и все было отлично. Но только для меня. Стефан же продолжал погуливать и отношения скатывались в никуда. Он это видел, я нет. И до последнего ведь держалась за него, пока своими глазами не увидела, как он ту натурщицу натягивал в нашей же общей мастерской.

А Алекс? Скучный и занудный. Хороший друг, к которому я привыкла. И что в результате? Сорвалась и изменила.

Ни черта я в отношениях не смыслю. И это не учитывая мою университетскую влюбленность и Алана, с которым я тоже ничего не замечала.

И сейчас мне становится страшно, я же влюбилась в Демида как одержимая, а что если опять идеализирую, сглаживаю и пытаюсь сама себя убедить, что он именно то, что мне нужно?

Могу же ошибаться и на этот раз…

– К черту! – натягиваю узкие джинсы и рубашку, одеваю темные очки и направляюсь в галерею к девчонкам. Мне нужно просто немного расслабить мозг, сделать шаг назад и посмотреть на ситуацию со стороны. Не только с этими фотками и грязными статьями, но и с Демидом тоже. То, что он тот самый мальчик из моего детства заставило меня поверить, что наши отношения и встреча эта судьба. Но что, если не так? Нельзя забывать с чего наши отношения начались, а начались они все равно с обмана и его наглого и беспардонного соблазнения.

– Здравствуйте, меня зовут Антонина Кельн, я журналист газеты «Жизнь». Какими будут ваши комментарии по поводу недавно опубликованных фотографий, на который вы предстали обнаженной? – Девушка в черной узкой юбке и желтой блузке в сопровождении совсем юного паренька с фотоаппаратом наперевес, преградила мне дорогу в галерею и выставила вперед микрофон-петличку.

– Без комментариев, – дежурно улыбнувшись, попыталась протиснуться мимо нее.

– Кто тот таинственные бизнесмен, чью личную жизнь вы загубили и кто его невеста, которая теперь неудел? Вы же тоже собирались замуж? Ангелина, дайте хотя бы один комментарий, для вас семейные ценности – это пустой звук? – ее противный звонкий голосок царапнул мои нежные уши и очень захотелось, чтобы она немедленно заткнулась.

– Без комментариев и разрешения на съемку я не давала, – закрыв лицо ладонью я сделала решительный шаг в сторону входа и оттеснила надоедливую журналистку.

– Зря отказываетесь, я могла бы предоставить вашу версию случившегося и тогда общественность, возможно, и смогла понять вас. Вы сами роете могулу своей репутации, подумайте об этом и перезвоните мне, – она вытащила черную глянцевую визитку и попыталась всунуть мне ее в руки.

– И не надейтесь, – я смяла клочок бумаги и выбросила в урну рядом, – без комментариев, без фото. Увижу еще раз и напишу заявление о преследовании и вторжении в частную жизнь.

– Вы не в Штатах, – журналистка криво усмехнулась, – у нас это не работает.

– Но общаться с вами я по-прежнему не обязана, – вхожу в галерею и закрываю за собой дверь, оставляя наглую журналистку ни с чем.

Изучаю уже по большей части голые стены. Часть картин сняли со стен и упаковывают, еще часть ждет своей очереди. Все они уедут в Москву на вторую выставку, а затем будут разосланы покупателям и больше я их скорее всего не увижу. У меня останется лишь портрет отца, который ездит всегда со мной, но никогда не продается.

Иду во второй зал, в котором он единственный и весит на стене. Замираю напротив и всматриваюсь в любимые и такие знакомые черты человека, которого я до конца не знала. Всю эти годы в его душе жила тьма – ревность, боль, злость и чувство вины.

Как же так папа, ты украл у меня мать, а у нее украл ребенка. Сделал нас обеих несчастными лишь из желания ее наказать. Разве так можно? Разве это по-человечески?

Слезы скатываются по щекам и я стираю их ладонями, но они катятся снова и снова. Как же хочется получить настоящие ответы, услышать его мнение, слова оправдания. Да хоть что-то.

– Ангелина, – Соня обнимает меня со спины, – ты расстроена? Это из-за фото?

– Не только, – оборачиваюсь к ней и утыкаюсь в ее плечо лицом, – боже, Соня, он украл меня у матери.

– О чем ты? – та подхватывает меня пошатывающую и помогает добраться до небольшой подсобки, где не снуют рабочие, – детектив все разузнал?

– Нет, – я горько усмехаюсь, – меня засекли сразу же, как только я прилетела в страну, потому что была в базе пропавших детей.

– Что? – она ошарашенно осела на стул и меня потянула на соседний.

– Вот так, – я всхлипнула, – поэтому отец всегда был так против моих поездок сюда. Он знал, стоит мне приехать и все раскроется.

– Боже, – она сжала мою ладонь, – а мама?

– Умерла, – я прикрыла рот рукой, – черт, думала уже все, смирилась. А стоило увидеть портрет и опять по живому.

– Мне жаль, Ангелина, – она погладила меня по ладони, – но кто тогда тебя нашел, полиция?

– Нет, – я откинулась на стул и вытащила из сумочки бумажные платочки, – Дема это Демид, он все время был рядом, присматривался, как говорит.