* * *

Состояние здоровья Дягилева все ухудшалось, его странная болезнь одолевала и наводила на самые печальные мысли. Лежа в постели, маэстро вспоминал, что любил в этой жизни, рассказывал Сержу Лифарю о щемящих душу пейзажах Левитана, о Шестой симфонии Чайковского, напевал своим сильным, но неприятным и негибким голосом мелодии из «Тристана и Изольды».

Дягилев, казалось, не понимал, что умирает. Вернее, он этого так и не понял. Самое страшное произошло слишком быстро. С 12 августа температура начала неумолимо расти и к следующему дню достигла 39 градусов. В эти два дня Дягилев послал Борису Кохно телеграмму:

«Болен. Срочно приезжай».

Приезд Кохно вселил в Дягилева надежду. 17 августа, войдя в пронизанный венецианским солнцем дягилевский номер, Борис увидел друга улыбающимся и веселым.

– Теперь ты приехал и все будет хорошо, – прошептал маэстро.

Ему оставалось еще два дня жизни. Приезд Кохно дал умирающему иллюзию возвращения всего прежнего – здоровья, творчества, планов на будущее.

Борис Кохно вошел в жизнь Дягилева в тот самый момент, когда Леонид Мясин, танцовщик, хореограф и сильнейшая дягилевская привязанность, его покинул. Приход Кохно поразительно напоминал явление самого Мясина за семь лет до этого. Мясин пришел в московский отель «Метрополь» по вызову Дягилева, подбиравшего танцовщиков для «Русского балета» в Париже. Кохно не имел к балету никакого отношения. Это был литературно одаренный семнадцатилетний юноша, бежавший с матерью от ужасов революции, и его единственным багажом на причале в Константинополе были поэтические книги, вещь в эмиграции практически бесполезная. В Париже он явился к Дягилеву в его гостиничный номер в надежде хоть как-то устроиться в этой бесперспективной, почти безнадежной изгнаннической жизни. Договориться о работе удалось на удивление быстро. Когда же Борис осторожно спросил о своих будущих обязанностях, Дягилев ответил ему по-французски:

– Стать необходимым.

Борис все понял правильно и стал необходимым. Он помогал Дягилеву в организаторских делах, писал либретто для балетов, короче, находился в орбите «шефа», был «своим» человеком.

Такой же «своей» была Мися Серт, которую Дягилев вызвал телеграммой, когда его состояние стало совсем угрожающим.

* * *

Красавица Мизия, или просто Мися, как все называли ее на русский лад, родилась в 1872 году в Санкт-Петербурге под именем Мария-София Годебска, а в историю вошла как Мися Серт, любимая модель Огюста Ренуара, муза Игоря Стравинского, героиня Марселя Пруста и Жана Кокто.

В России она оказалась случайно. Ее мать, Эжени-Софи-Леопольдин Сервэ, планировала рожать в Брюсселе, но, получив анонимное письмо о том, что ее супруг, скульптор Сиприен Годебски, прекрасно проводит время в России, в имении князей Юсуповых, решила отправиться к мужу и лично узнать, что происходит. Путешествие по занесенной снегом России стало для находящейся на девятом месяце беременности женщины роковым: в первый же день своего прибытия в Царское Село она умерла во время родов.

Поначалу Мисю, родившуюся в России, но проведшую в этой стране всего несколько дней и никогда не говорившую по-русски, воспитывала бабушка, владелица огромного поместья под Брюсселем, одна из ближайших подруг бельгийской королевы. На ее старинной вилле всегда было множество гостей; семь роялей, расположенных в бальных залах, не умолкали, казалось, ни на минуту. Неудивительно, что нотной грамотой Мися овладела намного раньше, чем азбукой.

В один из дней она была удостоена чести сыграть самому Ференцу Листу. Великий композитор тогда посадил очаровательное дитя себе на колени и попросил сыграть Бетховена. Это было так мило, и все вокруг громко аплодировали.

Чуть повзрослев, она сбежала в Лондон. Говорили, что в английскую столицу девушка уехала со своим любовником, который был на сорок лет ее старше.

Как бы то ни было, через два месяца в Париж вернулась уже совсем другая Мися – взрослая, независимая, знающая себе цену. Средства на жизнь она зарабатывала себе сама, давая уроки музыки Бенкендорфам – семье русского посланника в Париже.

А вскоре вышла замуж за своего кузена Тоде Натансона, журналиста, владеющего на паях с братом журналом «Ревю бланш». Кстати сказать, триста тысяч франков, полученных от бабки в качестве приданого, Мися истратила за один день, оставив их в лучшем магазине. Слова «шопинг» тогда не существовало, но, похоже, процесс этот захватил определенную категорию женщин с появлением первых торговых лавок и первых денег.

Поначалу семейная жизнь Миси складывалась как нельзя лучше. В загородном имении супругов каждые выходные собиралось интересное общество, ведь «Ревю бланш» был одним из самых популярных среди парижской богемы изданий. Излюбленным развлечением Миси было устроиться в тени деревьев с книгой, в то время как великий Тулуз-Лотрек кисточками щекотал ее голые пятки, рисуя на них «невидимые пейзажи».

Но вскоре у Тоде Натансона начались финансовые проблемы. Для того чтобы поправить ситуацию, он нашел инвестора – владельца самой популярной на тот момент во Франции газеты «Матен» Альфреда Эдвардса…

А в феврале 1905 года Альфред Эдвардс и Мися сыграли свадьбу, и с тех пор главным занятием новоявленного супруга, бывшего на шестнадцать лет старше Миси, стала покупка вееров и драгоценных камней для своей молодой жены.

Несмотря на то что она никогда не любила Альфреда («Во время занятий любовью с ним я составляла меню завтрашнего обеда», – призналась как-то Мися подругам), красивая жизнь ей была явно по вкусу. Супруги владели огромной квартирой в Париже, на улице Риволи, что прямо напротив сада Тюильри и Лувра, и одними из первых обзавелись роскошной яхтой.

Благодаря деньгам и влиянию мужа дом Миси быстро стал одним из самых популярных в Париже. Марсель Пруст писал ей письма, а она даже не распечатывала их, знаменитый летчик Ролан Гаррос, чьим именем сейчас назван самый престижный в мире теннисный турнир на грунтовых кортах, брал ее с собой в полет над Парижем, Пабло Пикассо предлагал стать свидетельницей на его свадьбе с русской балериной Ольгой Хохловой, Огюст Ренуар лично приезжал, чтобы написать ее портрет.

Казалось бы, вот оно – счастье… но вскоре Мися уже была увлечена испанским художником Хосе Марией Сертом, за которого она вышла замуж. Кроме того, в ее жизни появился «безумный русский» Сергей Дягилев, с которым Мися познакомилась в 1908 году во время премьерного показа «Бориса Годунова» в парижской «Опера». Спектакль так потряс Мисю, что она скупила все нераспроданные билеты, чтобы у Дягилева сложилось полное впечатление финансового успеха.

Их дружба продолжалась больше двадцати лет. Дягилев говорил, что Мися Серт (к тому времени у мадам была уже эта фамилия) – единственная женщина, на которой он мог