-- Отдели, сыне божий, долю положенную жене своей и чадам, и домочадцам…

По хлебу были нанесены довольно удобные риски. Оскар разломил хлеб, большую часть взял себе, кусок поменьше достался мне и совсем маленький – Олле. На данный момент она представляла собой тех самых «чад и домочадцев». Есть пришлось тут же, под любопытными взглядами приглашенных, а вот запить не дали.

А потом была свадьба. Обошлась она почти в пять серебрушек с лишним только за еду, и у меня сердце кровью обливалось, когда мы тратили деньги. Нам нужно было экономить каждый медяк, а мы расходовать НЗ на пиво для свары гопников.

Импровизированные столы накрыли прямо на берегу возле будки, где сдавали рыбу. Из всей рыбацкой стаи присутствовала только бригада Оскара и несколько человек соседей, которых сочла нужным пригласить Олла. Дополнительно пришлось потратить четыре с половиной серебрухи на пиво. Я недовольно шипела, но Оскар меня успокоил:

-- Это неизбежные траты, смирись. Хорошо еще, -- вздохнул он, – что от сарта будет подарок. Надеюсь, дадут деньгами, и хотя бы часть свадебных расходов мы компенсируем.

Про саму свадьбу ничего хорошего вспомнить не могу. Незнакомые семейные пары дарили нам всякий домашний скарб котелки, стул со спинкой, небольшой отрез ткани. Какая-то почтенная вдова приподнесла пуховую подушку и гордо оглядывала других соседей с более скромными подарками.

Кроме того, пришлось заплатить по полсеребрушки еще двум женщинам, которые помогали Олле собирать свадебный стол. Невесту, то есть меня, к этим хлопотам не допустили. За стол сели около трех часов дня и часам к семи вечера семейные пары начали потихоньку разбредаться, а члены стаи еще только разгулялись.

Я сидела с деревянной улыбкой во главе стола и радовалась тому, что здесь, хотя бы не орут «горько».

Оскару было еще тяжелей – каждый из гостей произносил пожелание, надо сказать – весьма стандартное – здоровья, детишек и прочую благомуть, и ему нужно было встать, поклониться и выпить пива вместе с говорившим.

Накидался он довольно быстро – пиво было крепкое, хоть и вкусное. Я медленно цедила второй бокал, а у Оскара поплыл взгляд, и на лице появилась дебильноватая улыбка.

Дождавшись, пока от костра, горящего рядом, женщины понесут на стол запеченных кур, я выбрала время и весьма ощутимо треснула «мужа» локтем под ребра.

-- Ты что делаешь, балбес! – зашипела я ему прямо в ухо. – Ты сейчас напьешься и что-нибудь да ляпнешь!

Оскар жестко потер руками раскрасневшееся лицо, мрачновато глянул на меня и перестал накидываться пивом. Теперь при очередном пожелании он просто прикладывал к губам кружку, но не пил. А после того, как съел кусок курицы и вообще стал приходить в норму.

Между тем голоса разгулявшихся рыбаков звучали все громче и громче. В конце стола уже даже вспыхнула какая-то ссора, которую, громко рявкнув, погасил Маркан. Но и Оскар, и я прекрасно понимали – спокойно такие пьянки не кончаются.

Нас спасло то, что Олла, которой так уж хотелось этой самой свадьбы, внимательно наблюдала за гостями и четко выловила момент для «родительского слова».

«Родительское слово» -- это такой местный обряд, после которого молодые отправляются делать детей. Надо сказать, что я давным-давно уже дожидалась, когда закончится этот безумный день, пьянка с незнакомыми и не слишком приятными людьми, и можно будет лечь отдохнуть.

Поэтому, когда Олла, сидящая на другом торце длинного стола, встала и жестом показала, что нам тоже нужно подняться, я с облегчением выдохнула. Мы встали, выслушали положенные родительские советы, и были отпущены с миром.

ОСКАР

Я знал, что свадьбы – это тяжело и нудно, но не ожидал, что настолько. Утром взволнованная Олла кормить нас не стала:

-- Что ты, сынок, что ты! Какой тебе завтрак?! Этак ты сам собственную судьбу заешь! Самая это верная примета!

С тоской глядя на огромные блюда с различной снедью, заполнявшие стол, я только сглотнул и облизнулся. Соседка, тетка Хальма, которую мать взяла в помощницы для готовки, пришла около полуночи. Они втроем: мама, Хальма и еще одна болтливая тетушка всю ночь что-то резали, жарили и парили.

Выспаться у меня не получилось от слова совсем – сон без конца прерывался от звона посуды, споров женщин и трескотни болтушки. Олла шикала на нее, та ненадолго стихала, но через некоторое время все повторялось.

Когда в храме начал монотонно нудеть жрец, я еле сдерживал зевки.

К концу свадебного пира у меня оставалась только одна мечта – добраться до койки и упасть. В общем-то, так мы и сделали – догуливать будут без нас. Члены стаи явно не ограничатся остатками пива и пойдут или в трактир, или к девкам.

Когда возвращались домой, уставшая Мари спросила:

-- Интересно, куда старик подевался? Ты заметил, последние два дня он нас не ждал на дороге?

-- Да, кто его знает. – ответил я. – Может циновки кончились, может еще что.

Этот бессмысленный разговор о Болване был последним, что я запомнил со дня своей свадьбы.

Утро следующего дня началось непонятно. Олла, похоже, не ночевала дома. Проснулся я от ее голоса:

-- Светлые боги, сынок, что же вы наделали!

Я таращился на мать, ничего не понимая спросонок, а она, чуть не плача, стояла у моей кровати, прижимая к груди, стиснутые в кулачки руки. Помотал башкой, приходя в себя, протер глаза.

-- Мам, что случилось?

-- Сынок, ну как же так-то?! Когда же вы успели-то?! А как же теперь…

Я чувствовал себя полным идиотом. Явно мы что-то сделали не так. И Оллу это пугает и расстраивает. Секунду подумав, я спросил:

-- Мам, ты чего так убиваешься-то?

Вчера мы даже не вспомнили, что для нас с Мари приготовлено супружеское ложе в маленькой клетушке. Как только переступили порог дома – рухнули на свои привычные места. Я – на койку на кухне, а Мари – в комнате Оллы. Она что, переживает, что мы отложили брачную ночь?

В дверях комнаты показалась заспанная лохматая Мари. Она так и застыла в проеме, лениво расчесывая волосы и слушая нашу беседу.

-- Сынок, а что же я соседям-то покажу?!

На несколько секунд я откровенно затупил, пытаясь сообразить, что ей нужно. Честно говоря, так и не понял.

-- Мам, а что именно нужно показать соседям?

Она все еще стояла в ногах моей постели, по-прежнему прижимая стиснутые кулачки к груди, и смотрела