Шрифт:
Закладка:
Смотрим дальше… Каждый из детдомовцев имел некоторые предрасположенности к различным наукам. Как это вычислили чекисты? Да хрен его знает. Может, опрос по детским домам проводили. Не суть. Кроме того, все пацаны из нашей особой группы отличились в тех профессиях, если это можно так назвать, которые уголовно наказуемы, но в некоторых ситуациях весьма полезны.
Подкидыш — карманник от бога. Бернес — форточник. Да еще и скрипач. Корчагин, как оказалось, в очередной раз сбежав из детского дома, а делал он это постоянно, прибился к какому-то карточному шулеру, гастролирующему по Черноморскому побережью, и год таскался с ним. Видимо, так у Матвея устроен мозг, что всего лишь за двенадцать месяцев он превзошёл учителя. И дело не только в ловкости или реакциях. Корчагин по мельчайшим мимическим реакциям лица понимал, что у игрока на руках. Не в точности, конечно, но тем не менее. Ну, и ловкость тоже никто не отменял. Как и умение феерично блефовать. Иванов Степан, он же Рысак, удивил меня больше всех. Просто этот пацан всегда был крайне молчалив и особо не выделялся ничем. А выяснилось в итоге, он охренительный мастер перевоплощений. В полном смысле этого слова. Данный факт вскрылся на очередном уроке актёрского мастерства, где Степану нужно было сыграть роль старухи. И мляха муха… Без грима, без специальной одежды, без подготовки, буквально через пять минут, которые потребовались Иванову, стоявшему к нам спиной, чтоб настроится, он сотворил чудо. Мы в полном офигевании увидели перед собой… старуху. Уголки глаз Степана опустились. Рот вдруг куда-то втянулся, будто у Рыска исчезли все зубы разом, нос зрительно заострился, а на лице появились морщины.
— Ах ты ж чертяка! — подскочил от неожиданности на месте Ванька. — Ну ты… фух… Напугал… Чуть не обосрался, зуб даю…
— Это как? — даже Бернес, который вообще мало чему удивлялся, выглядел растерянным.
— А это, друзья мои, дар, данный Степану свыше. Талант. Искра… — ответил вместо Рысака наш преподаватель по актёрскому мастерству.
Мы, конечно, после урока начали Иванова пытать, дабы выяснить, откуда такое у него взялось.
— Да года три побирался, — пожал он плечами. — Все по-разному подают. Кто-то старух жалеет, кто-то калек. Кому детишек жалко. Да и возле церкви просто так не встанешь. Пришлось крутиться…
В общем, у всех пацанов что-то было. У Леньки не было ничего, тем более, очевидного. Так еще и туповат оказался он, на самом деле. Как я вообще мог переживать, будто он способен стать лидером? Да — высокий, крепкий, сильный. Говорил Старшой часто с толком, с расстановкой, создавая видимость некой житейской мудрости, но только в тех вопросах, которые житейских дел и касались. С обучением у него тоже особо не задалось. Однако, оказался же как-то Лёнька в группе. Уже понятно, нас всех не просто так выбрали. Пока что я лично не врубался, в чем «супер-сила» этого парня.
Соответственно, на его вопрос про одежду Шипко даже не разозлился. Воспитатель знает, что Лёнька ни черта не Подкидыш. У него соображалки не хватит Панасыча задеть. Если он спросил про одежду, то именно это имеет в виду.
— Одежду… — Шипко задумчиво пожевал губами. Потом указательным пальцем почесал бровь. — Да, может, и правда… Нарядную… Мы на Красную Площадь поедем. Буду вам, дуракам, Мавзолей Владимира Ильича показывать. И снаружи, так сказать, и внутри.
— Как Мавзолей? — у Подкидыша аж лицо вытянулось после такой новости. — Выходной же, товарищ старший сержант государственной безопасности. Я думал, мы в кино пойдём, к примеру. Или в цирк, может. Итак столько времени сидели в четырех стенах, как политзаключенные. Вроде никого не убили, а наказаны.
— Кино — это хорошо, — Шипко кивнул с умным видом. И вроде бы даже не разозлился. Чисто внешне. Но по интонации его голоса сразу стало понятно, сейчас Ваньке хорошо так прилетит. — И цирк неплохо. Только у нас, Разин, своих тут клоунов хватает. Один ты — сплошная клоунада, в рот те ноги. А за сравнение с политическими заключёнными…
Воспитатель шагнул к Подкидышу, затем резко сунул ему под нос кулак.
— Еще раз услышу, едрить твою налево, такие выраженьица, познаешь всю тяжесть крепкой, пролетарской руки.
— Да какой из вас пролетарий, — не выдержал я. — Главное — нас ругаете, а сами тот же цирк устраиваете. Изображаете тут деревенского простачка. По вам же видно, вы из…
Хотел сказать, благородного сословия, но вовремя тормознулся. Хрен его знает, можно ли такое вслух говорить. С одной стороны, в своей короткой беседе с Эммой Самуиловной, Панасыч конкретно вел речь о том, что круг общения у них со Старухой прежде был общий. А уж в этой тетке дворянские корни за пять километров видно. Да и насчёт фамилии тоже имелись кое-какие намёки. Мол Шипко — вовсе не Шипко ни разу.
Но Эмма Самуиловна — это одно. Да и потом оба они, и чекист, и учительница, не знали, что я французский язык могу понимать. Справедливости ради, я сам был не в курсе. Вернее, они говорили свободно из-за уверенности, будто детдомовцы точно далеки от лингвистических талантов и полиглотами никак не являются. Поэтому, может, и трепались свободно, искренне считая, что их не спалят.
— Видно, что я откуда? Договаривай, — сказал Панасыч подозрительно спокойным голосом.
Ага! Нашел дурака! Знаю я его эти флегматичные интонации. Потом загребешся расплевывать последствия.
— Из образованных да интеллигентных, — выкрутился я и сразу добавил. — Мне так кажется.
— А-а-а… ну, так