- Кто-то ходит по горным вершинам, - сказала Феркад.

- Да, это большой зверь. Его шерсть блестит под светом луны, - подтвердила Лилия.

Они вышли из замка. Вершины гор освещала луна.

- Мы должны подняться и посмотреть на этого зверя, - сказала Лилия.

Они стали подниматься в горы и возле самых вершин увидели большого медведя. В его серебряной шерсти горели звезды. Феркад подошла к медведю и провела рукой по его спине. От прикосновения ей стало очень холодно. Рука ее замерзла.

Феркад побелела. Она рассыпалась в крошечных снежинках и превратилась в снежную насыпь. Лилия дотронулась до самой яркой звезды на медведе, растаяла и стала утренней росой.

Солнце поднималось над горизонтом. Поррима и Дифда проснулись и заглянули к Лилии и Феркад, но комната была пуста.

Дифда предложила их поискать. Они обошли все вокруг, искали везде и так ходили до вечера.

Вирсавия узнала об этих поисках. Она отрезала прядь волос, которая превратилась в дорогу из света. Дорога привела Порриму и Дифду к горным вершинам. На вершинах гор они увидели снег и росу. Поррима прикоснулась к росе и стала цветком с белыми соцветиями. Дифда взяла комок снега и превратилась в ручей.

Вирсавия шла к дому, на душе у нее было беспокойно. Она увидела Берия, подошла к нему и прижалась к нему, обхватив руками его шею.

Ноги их стали прирастать к земле, а кожа превратилась в кору дерева. Дерево покрылось густой кроной. Море стало разливаться и затопило замок. Земля уходила под воду. Все покрылось водной гладью. Потом вода стала превращаться в пар. Звезды над землей собирались вместе. Огромная звезда стала заглатывать свет.

Весь мир слился в точку.

Валерий Бохов

Cлучай 

Проснулся я поздно. Вчера приехал в темень. Пока разжег печь, поужинал... Тепло держалось всю ночь. Поэтому я и пригрелся. Встал. Наскоро попил кофейку из термоса. Есть не хотелось. Схватил приготовленные снасти и выскочил на улицу.

День был классный. Солнце серебрило снежное поле, каким предстала передо мной поверхность нашего озера. Народу - никого. Ветра нет. Погода обещала удачную рыбалку.

Я решил отойти подальше от изб; туда, куда не доносятся шумы деревенской жизни и запахи дыма. Рыбалка существует для отдыха, для полного отрешения от повседневности. А для меня отдых - это когда меня никто и ничто не отвлекает.

Припекало. Припекало так, что я расстегнул полушубок. Шел я неспешно, поскрипывая новенькими болотными сапогами. Сапоги были утепленные, чешские; вкладыши всю ночь пролежали на лавке, стоявшей недалеко от печи. Экипирован я был - хоть куда. Коловорот лежал у меня на плече, а удочки, матерчатый стульчик и прочие принадлежности - в рюкзаке, за плечами.

Далеко за лесом свистнул паровозик и затих.

Под ногами был твердый наст. Хотелось идти и идти, не останавливаясь.

Небо уже по - весеннему голубое улыбалось во всю ширь. Ни облачка. Ответно и самому хотелось лыбиться и наслаждаться теплом.

"Дойду до пересечения столба линии электропередачи и одинокого дуба, - думал я. - Там и расположусь. Это мои створные знаки". Столб сейчас казался размером со спичку, а дуб, росший на дальнем косогоре, и того меньше.

Неожиданно лед подо мною лопнул с громким хлопком, и я... провалился. Провалился сразу весь, потому что мне не за что было зацепиться. Передо мною возникла вдруг белая в слюдяных капельках стена - это большая глыба льда встала на ребро, закрыв от меня весь остальной мир.

Я схватился было за эту льдину, но тут же соскользнул с нее и погрузился в воду. Вынырнул. Льдина опять стала передо мной, но цвет ее стал серым.

Полушубок набух и тянул меня вниз, рюкзак за спиной тоже мешал мне. В движениях я был скован. Первой промелькнувшей мыслью была "Чтобы было полегче, надо избавиться от всего лишнего".

Коловорот был еще зажат у меня в руках. Я его выкинул на лед, но так, чтобы можно было до него дотянуться. Это инструмент, потерять который было бы жалко. А потом, он может оказаться мне нужным, чтобы выбраться из воды.

Я поочередно высвободил руки; полушубок вместе с рюкзаком, оба напитанные водой, мгновенно пошли ко дну. Мне стало легче держаться на плаву.

Полынья, в которой оказался я вместе с огромной неустойчивой льдиной, была метра три в диаметре. Плавающая льдина только мешала мне выбраться. Стоило схватиться за нее или только задеть, как тут же передо мною вставала она темной стеной.

Теперь мне надо было пристать к крепкому надежному льду и взобраться на него.

В два гребка достиг твердой кромки льда, но взгромоздиться на него никак не удавалось. Я сделал несколько попыток, но все мои усилия были бесполезны.

Холода я не чувствовал, но силы мои уходили. Даже поднять руки, чтобы держаться за лед мне становилось тяжело. Рукавицы из лисьего меха набухли и тянули руки вниз. Как ни жаль, пришлось сбросить рукавицы - они очень мешали моим движениям.

Чтобы передохнуть, я держался за край льда.

"Хоть бы кто выглянул бы в окошко, - с досадой и жалостью к себе подумал я. - Хоть бы вышел кто на берег". Но окна изб на озеро мало у кого выходили; роза ветров так диктовала, что зимним холодом усердно веяло с огромной поверхности озера прямо на деревню. А это мало кому нравилось. И на берег что - то выйти сегодня никого не тянуло.

Мне же мешало теперь одно - в новенькие мои сапоги набралось столько воды, что я не мог закинуть ногу на лед. Сапоги стали тяжеленными якорями.

Чтобы придать себе бодрости стал я себя подбадривать вскриками. Вспомнилось вдруг чапаевское: "Врешь, не уйдешь!". И довольно долго, точно не скажу, сколько, над снежным полем разносились мои упрямые возгласы: "Врешь, не уйдешь!". Но все без толку - поплавком я болтался в полынье.

Долго не решался я расстаться со своими недавно купленными сапогами. Не укладывалось это в голове: вчера купил, а сегодня - выкинь. Но потом, сообразил я, что лучше быть живым без сапог, чем утопленником в этих... Ну, Вы понимаете!

Короче, собрал я остатки своих сил, подтянул правую ногу, наклонился, и отстегнул сапог. Колом он улетел в бездну. Чуть полегче стало мне держаться на плаву. Второй сапог чего уж жалеть; также скинул и его. Тот тоже нырнул вниз. Не сразу я смог выбраться на лед.