Ведь в эти дни, что Россия переживает теперь, прежние нормальные масштабы неприменимы. Раньше можно и должно было дать льготу раненому офицеру, зачислить его в более легкую категорию. А теперь… Представьте себе, что вы идете с близкой женщиной, с женой, сестрой, дочерью. Накидываются на нее хулиганы и пытаются насиловать ее. Разве вы станете справляться с вашей категорией, вспоминать старые раны и контузии. Нет, никогда! Вы броситесь на хулиганов и из последних сил будете защищать женщину. Теперь в таком же положении наша Родина; грубо, цинично и нагло ее насилует интернационал. Долг каждого сына России идти к ней на помощь, освободить ее. Нельзя вспоминать старые раны, преступно справляться с категорией. Не время!

Нужно было помочь тем героям, которые в невыразимо тяжелых условиях бились на фронте и изнемогали в борьбе. Необходимо было бросить все силы на помощь русскому фронту, нашим армиям, которые, выйдя почти к самой Волге, выдохлись, дрогнули и не могли выдержать нового удара красных.

Руководители интернационала, абсолютные владыки Красной армии, напрягали все усилия, чтобы спасти свое положение. Они бросили сотни миллионов золотых рублей и тысячи пропагандистов нам в тыл, пользуясь своими связями с разными сродными им организациями в Сибири. На свой фронт они подвезли свежие части, набрав их среди коммунистов, мобилизовав всю свою партию.

Наше высшее командование также напрягало все силы, чтобы помочь Западной армии. Как мы видели выше, из-за потери времени тыл не мог дать в то время ни одного полка. Поэтому собирались все мало-мальски боеспособные части и отправлялись на фронт. В числе их был послан в 6-й корпус и «курень Тараса Шевченко», составленный из украинцев-сепаратистов, со своим желто-голубым знаменем, с хохлацким наречием, принятым как командный язык; этому формированию, как и другим – латышским, польским и т. д., – сильно покровительствовала и всячески помогала французская миссия во главе с историческим Жаненом.

Курень Шевченко оказался совершенно распропагандированной частью, как и все, бывшие под покровительством иностранцев. Поставили его в первую линию, на Бузулукском направлении, где особенно была необходима поддержка. Но украинцы вместо того произвели гнусное предательство. Через несколько дней после прихода, рано утром, когда все еще спали, курень кинулся по выстрелу к винтовкам, перебил своих офицеров, а затем бросился в соседний 41-й полк горных стрелков Урала и открыл стрельбу. В то же время депутация от украинцев отправилась к большевикам доложить о своем иудином деле.

С этого и началось. Большевики использовали случай; они сейчас же направили в образовавшийся прорыв свои части, усиливая их и распространяясь все глубже. Надо было принять сразу меры против этой опасности. Но сил под рукою не было. Вот тогда-то и начали спешно, по частям, посылать Волжский корпус генерала Каппеля, высаживать эшелоны и бросать их в бой. Однако прорыва заполнить не удалось, угроза обхода отсюда наших частей во фланг увеличивалась, что и заставило Западную армию отходить на восток по всему фронту.

В то же время Сибирская армия продолжала развитие прежнего плана, наступала по двум направлениям, на Казань и на Вятку. Даже начавшееся отступление и неудача на Волжском фронте не могли поколебать решения и заставить изменить этот неправильный и нежизненный план.

Как раз в эти памятные дни мне довелось быть в Екатеринбурге для инспекции частей Сибирской армии и для устройства там новой военно-инструкторской школы. Когда я прибыл в Екатеринбург и утром заехал в штаб армии, близкие к Гайде люди встретили меня буквально с улыбкой и потирая руки:

– Знаете, а вчера за день Западная армия еще отступила. Наш генерал прав, надо проводить его план.

Все доказательства обратного, все убеждения, что общие интересы, всей России, требуют немедленной помощи Волжскому фронту ударом с севера, в левый фланг красных, что в случае поражения Западной армии будет трещать и операция Сибирской, – все было напрасно. Перед ними стояла твердо их собственная цель, с ее скрытыми сторонами, а Гайда сильной волей и укрепленным авторитетом придавал этому почти непоколебимую устойчивость.

Недели две тому назад Нокс, вернувшись из Екатеринбурга в Омск, рассказывал, прямо захлебываясь, о своих впечатлениях и доказывал необходимость того же плана.

– Гайда так уверен, он прямо по дням рассчитал всю операцию, когда он берет Вятку, соединится с нашими из Архангельска, на другом направлении берет Казань. В первой половине июня Гайда будет в Москве!

А в его штабе в это время шла уже открытая работа эсеров. Некоторые русские офицеры, будучи не в силах остановить разрушительные приготовления, уходили в действующую армию и шли на фронт. У старших чинов штаба опускались руки.

– Помилуйте, – говорили они мне, – нет никаких сил. Докладываем Гайде о преступных прямо действиях, о необходимых решительных мерах. Гайда согласен, отдает приказ, а через десять минут из другой двери через комнату его доверенного чеха Гусарика входит эсер, и все меняется.

Печать Екатеринбурга и Перми, захваченная, как почти всегда, «либералами» и социалистами, вела искусную кампанию. День ото дня все усиливая, пели они дифирамбы Гайде, восхваляли его демократизм, называли его спасителем России, единственным человеком, способным на это великое дело. И опять Москва выставлялась как близкая заветная цель. Гайда должен войти в Москву первым!

Вскоре приехал в Екатеринбург и Верховный Правитель, который в эти тяжелые дни старался личным присутствием помочь на фронте. К приходу его поезда на станции собрались все высшие чины, был построен почетный караул, пешая часть и какие-то конные в фантастической форме, что-то среднее между черкеской и кафтаном полковых певчих. В стороне важно и неприступно прогуливался Гайда, изредка подходя к кому-либо из старших начальников и обмениваясь короткими фразами. Очень интересный и показательный разговор был у меня с ним.

– Что это за часть, генерал? – спросил я, показывая на всадников в коричневых кафтанах, расшитых галунами.

– То мой конвой.

– Что за оригинальная форма у них. Сами придумали?

– Нет, та форма, генерал, истонична.

– ?!

– Ибо всегда в Руссии все великие люди, ваш Император и Николай Николаевич, все имели коуказский конвой. Я думаю, что если войти в Москву, то надо иметь тоже такой конвой.

– Что же, они у Вас с Кавказа набраны, «коуказские» люди?

– Нет, мы берем здесь, только тип чтобы близко подходил к ко-указскому.

На носках приблизился ординарец и почтительно доложил Гайде:

– Поезд подходит, брате-генерале.

Так было принято у Гайды, по-чешскому. Чтобы больше на демократа походить.

Подана команда «на краул!». Оркестр играет «Коль славен» (этим церковным гимном в то время заменили мощный,