Егор, шагавший всё время справа за моей спиной, стал мне нашёптывать:

– А как жеж без личной комнаты то? Как жеж без кабинету?

Я только раздражённо дёрнула плечом. Боюсь эта служба попьет много моей крови.

– Кабинеты ученикам не положены, – зло прошептала я.

Мой променад по госпиталю сопровождался шепотками нижних чинов и подкручиванием усов встречавшихся по пути офицеров. Благодарение Господу, никто не отважился подойти. Смутились моего мундира или провожатого?

В конце променада Аристарх Петрович пригласил меня испить чаю у него «в коморке», оказавшейся небольшой комнатой, в которой помещались шкаф, стол, и пара стульев. Как только мы подошли к двери, из неоткуда возник денщик, и получив указание так же незаметно исчез, как и появился. Удивительная способность.

Усадив меня в кабинете с врачом, Егор, испросив позволения, тоже ненадолго отлучился. Спустя время он вернулся с корзинкой, накрытой полотенцами. Тут же стал снаровито выкладывать на стол завёрнутые в тряпицу «бутерброды», которые в дороге научил делать Степаниду Павел Матвеевич. Несколько булочек, утром испечённых дома, да маленькую крынку «непотребства», тоже привнесённого вездесущим «провидцем». Такое название дала продукту наша ключница, когда увидела, как в одну ёмкость мелко нарезают орехи, сушеные абрикосы и виноград, лимон, а затем, это всё заливают мёдом, хорошо помешивая. Как её кондратий не хватил[140] от такого кощунства – не знаю. Но господин Рубановский потчевал нас почти всю дорогу этим лакомством, по его словам, защищающим от простуды и других хворей. Съедать его нужно было всего по ложке в день. Степанида тоже была насильно кормлена этим с «барского стола», так как «если она заболеет, а мы в одном дормезе вместе постоянно, то смысла нет». Не знаю, так ли это, но мы ни разу за всю дорогу даже не чихнули. Поэтому по возвращении, Павел Матвеевич был приглашен для указаний по воспроизводству сладкого лекарства.

Увидев накрытый стол, Аристарх Петрович одобрительно улыбнулся. «Странная закуска» пришлась ему по вкусу, а от лакомства он отказался, в виду нетерпения сладкого.

Когда первая чашка чая была уже выпита, дверь неожиданно распахнулась, представив нашему вниманию непосредственное начальство. Семён Матвеевич растерянно оглядел наш «обед», выглянув в коридор, коротко распорядился «стул». Получив через минуту желаемое, он подсел, потёр руки, и выбрав себе булочку заявил:

– Вижу освоились. Отлично. Как раз сейчас раненые прибывать будут, всё не на пустой желудок лучше.

От его беспардонности, я просто потеряла дар речи и молча хлопала глазами. Господин Сурин посмеивался, прикрываясь чашкой.

– Чаю будете? – наконец смогла произнести я.

– Было бы неплохо. – заявил майор не прекращая жевать.

Господи, кто учил этого мужлана манерам! Я прикрыла глаза и выдохнула. Успокоившись же, налила напиток в подставленную заботливым Аристархом Петровичем чашку. Врач переводил взгляд с меня на Семёна Матвеевича и улыбался.

– Вы могли бы жевать не так быстро? Это просто неприлично.

– Ой, баронесса, не довелось вам на войне обеды вкушать. Особенно когда раненым конца-края не видно. Если б не мой Антипушка… – господин Сушинский невольно усмехнулся, – вообще бы забывал питаться.

– Звали, Ваше высокоблагородие? – тут же показалась в дверях вихрастая, но большей частью седая голова солдата.

– А? Нет любезный. Меня тут вот угощают. Так что ты не волнуйся, я поел.

Лицо денщика расплылось в щербатой улыбке.

– Ну и Слава Господу! – ответил тот и скрылся в коридоре прикрыв дверь.

Господин майор успел достаточно подкрепиться, когда нам сообщили о прибытии раненых. В монастырский двор въезжали подводы. Лежащих перевозили по двое, те же кто мог сидеть, набивались человек по восемь. Некоторые нижние чины вообще предпочли идти, держась рукой за борт телеги. Подъехала даже раздолбанная карета, из которой несколько забинтованных офицеров аккуратно начали выгружать полковника с обмотанной головой.

Пока офицеры переговаривались с начальством постоянно скашивая на меня глаза, я, почувствовав себя в «знакомых водах», направилась к раненым. Опрос и сортировка, нужно понять, нуждается ли кто из них в срочной помощи.

Отметив несколько тяжёлых случаев, спросила Аристарха Петровича, могу ли занять первую перевязочную, и воспользовавшись помощью неотступного Егора повела своих пациентов внутрь. Семён Матвеевич проводил меня удивлённым взглядом, но промолчал.

Раны смердели. Оказывается, их плохо очистили от кусочков мундира, что попали в них вместе с пулей. Вызвала фельдшера, чтобы организовать себе удобное место для работы. Припасённый фартук понадобился в первый же день. Раны пришлось резать, дабы вымыть всё лишнее солёным раствором. Обезболивающего, увы, не было. Сердобольный «охотник» поделился глотком горячительного из моих запасов. Благо в госпитальной аптеке нашлись нужные лекарства и перевязочные средства.

На какое-то время я просто выпала из реальности. Оглянулась вокруг, только когда Егор сообщил, что за дверью больше никого нет. Господин Сушинский в компании двух лекарей стояли в углу и тихо наблюдали за мной.

– Что-то не так, Семён Матвеевич, – спросила устало, – вам нужна помощь? – поднялась со стула, на который только что опустилась.

– Нет, нет. Всё хорошо. – улыбаясь ответил мужчина. – Мы просто наблюдали за вашей работой. Надо же нам как-то отчёты писать.

– Ну и хорошо, я тогда немножко передохну.

Но видно не судьба. Открылась дверь и в комнату вошёл Витольд Христианович. Я отрешённо закрыла глаза.

– Так и думал, что вы уже в первый же день найдёте для себя занятие. – усмехнулся господин Недзвецкий, – Ваше высокоблагородие, я могу похитить у вас старшего ученика лекаря? – обратился он к майору, – У нас в повивальном доме настоящая la révolution. Супруг роженицы не даёт господину Лаппо провести операцию. Вбил в голову, что раз госпожа баронесса однажды смогла спасти «истеру»[141], то и они ни на что другое не согласны.

При этом он так забавно сложил руки в шутливом молитвенном жесте, что господин Сушинский рассмеялся и кивнул. Мне же хотелось хоть немного отдохнуть, но… вместо этого отправилась приводить себя в порядок и собираться.

Аристарх Петрович был крайне недоволен тем, что мне вместо чая и покоя приходится куда-то уезжать, так что всё это время я слышала их негромкое переругивание. Егор тоже сердито сопел, помогая мне укладывать очищенный фартук, который наверняка ещё сегодня пригодится.

Лица в коридоре были уже не заинтересованные, а скорее удивлённые. Солдаты тихо переговаривались провожая меня взглядом. Моё же внимание привлёк младший чин со странно перевязанной рукой. Она была в неестественном положении и явно причиняла дискомфорт. Как я его пропустила? Остановившись, ощупала его конечность и повернувшись к Семёну Матвеевичу безапелляционно заявила: