без эмоций ему и показали путь выживания — только в абсолютном союзе с Россией. Если не пойдет по этому пути, то будет так же, как и с остальными истинными врагами России — Германия будет просто уничтожена. Ему, Вильгельму и его стране, эти пришельцы, по какой-то своей причине дали шанс, а «лягушатников» и «лимонников» открыто назвали дикарями и отказались с ними даже общаться, сразу записав в список врагов. Вон как Никки осмелел, обвинив в постыдной болезни и с позором выслал из Санкт-Петербурга послов Франции и Великобритании, а всех сановников, кто придерживался проанглийских взглядов как больных проказой опозоренных, посадил под домашний арест, названный карантином. Блестящий по смелости и исполнению ход. Но Николай на это смог решиться только при поддержке пришельцев, благодаря которым, как стало известно, уже предотвратили с десяток попыток покушения.

Вот, поэтому к тихому и спокойному голосу главы пришельцев стоило прислушаться особо внимательно: они как-то сказали, что накажут всех, кто издевался над русскими пленными и теми, кто в горячке боя вырезал несколько полевых лазаретов. И наказали, жестоко, спокойно, системно. Нашли, и просто разбомбили, и сожгли. А там, в Польше, когда идиоты не смогли взять в плен русских водителей бронемашин и подняли их на штыки, всю дивизию несколько дней и ночей с неба заливали «греческим огнем» и никого не пощадили. А потом ночью, все дома старших офицеров дивизии в разных городах Германии с семьями, с детьми, слугами были взорваны с аэропланов в отместку за военные преступления, показывая, что руки у них длинные и достанут любого, не взирая на чины и заслуги. Ну и потом мудро рассыпали по всем участкам фронта и городам объявление, что за любое издевательство над русскими военнопленными и гражданскими и особенно над медиками и раненными, последует аналогичная обязательная кара, неминуемая и жестокая. А история с «Геббеном»? Предупредили. Не послушали, в итоге линкор легко и показательно уничтожается прямо возле пирса в столице Турции в назидание ему, кайзеру и как намек турецкому султану, что он может быть уничтожен в любой момент, как и этот линкор. С одной стороны, сжимаются кулаки от злости и бессилия, а с другой, кайзер, как и многие офицеры, втайне восхищались новороссами за такой, можно сказать, рационально холодный подход, больше свойственный немцам, нежели русским. Один раз сказали, их не услышали, дальше жесткая реакция на будущее. Как-то ему предоставили перевод статьи из одной проправительственной русской газеты, где напечатали интервью с генералом Оргуловым. Он там спокойно ответил на вопрос о столь изощренной жестокости «Жестоко? Нет. Мы им оказываем услугу. Если сейчас не объясним, что можно делать, а чего не стоит, не остановим, они решат, что с русскими можно творить что угодно. Начнется резня, будут строить любимое изобретение британцев — „концлагеря“, где русских и всех несогласных будут уничтожать десятками тысяч и тогда после очередного чудовищного преступления нам придется сравнять с землей Берлин или любой другой крупный город». Четко и по делу. Ответил бы так кто-то из его офицеров, уже был бы награжден самыми высокими наградами. А тут только остается жалеть, то в их мир пришли не немцы из будущего, а русские, правда какие. Потерявшие свой природный налет православной доброты, они стали спокойными и жестокими, как те автоматы и машины, которыми они теперь управляют.

Поэтому, прежде чем подписаться под всеми договоренностями, реально выгодными и интересными Германии, ему, Вильгельму надо было лично встретиться с генералом Оргуловым, если он, при таком могуществе реально человек.

Красоты и убранство комнаты, да и всего дворца вдовствующей императрицы уже приелись за несколько дней трудных переговоров, и ощущались всего лишь как фон, хотя по сравнению с дворцами в Германии, выглядели более богато, что всегда вызывало у немцев чувство зависти. Но все это великолепие отошло на второй план — кайзер изучал Оргулова, пытаясь понять, кто перед ним и как с ним вести переговоры. Человека, покорившего время и пространство, к редким словам которого прислушиваются все политики мира, не купишь, не запугаешь, не прельстишь.

Вильгельм поднялся, как обычно встав правым боком чуть вперед, прикрывая недоразвитую с детства левую руку, автоматически отметив что за ним поднялся и Гинденбург, сидевший все время по правую руку, и, сидящий чуть дальше, полковник Вальтер Николаи, руководитель разведки Германии, о присутствии на переговорах которого рекомендовали пришельцы.

Ну и от правительства присутствовал рейхсканцлер Германской империи Теобальд фон Бетман-Гольвег, который тоже подскочил со своего места, увидев вошедшего главу Новоросского экспедиционного корпуса.

Всем стало понятно, что с приходом Оргулова начинается самое серьезное и интересное действо, так сказать выход переговоров на финишную прямую и заключение договоренностей, которые будут определять мировую политику на долгие годы.

Кайзер был извещен, что новороссы неплохо владеют английским, который в их мире стал фактически международным языком, а немецкий для них чужд, что его тоже подрастроило, поэтому принимающая сторона изначально озаботилась переводчиками.

Оргулов, подошел и стоя почти напротив, обратился к стоящему рядом Гинденбургу через переводчика.

— Здравствуйте генерал. Рад видеть вас в добром здравии и то, что у нас все получилось. Добрый разговор всегда лучше грома пушек и умирающих мужчин с обоих сторон. Так как мы не представлены, чтобы соблюсти все правила этикета, прошу представить меня вашему императору и очень надеюсь на ваше понимание, если что-то нарушу или ненароком скажу не так или пропущу какие-то титулы. Это не от неуважения, а от того, что нас разделяет больше сотни лет, за которые очень много поменялось и нам предстоит пройти длинный путь чтобы начать полностью понимать друг друга.

Пока переводчик переводил слова генерала, кайзер с интересом смотрел на него и все больше убеждался, что тот образ законченного головореза, который все западные и некоторые российские газеты пытаются приписать Оргулову, сильно искажен. Вильгельм видел перед собой такого же уставшего от бремени власти человека, как и он сам, вот только в его глазах светились ум, стальная воля и достоинство, которые существенно меняли впечатление о генерале. И теперь кайзер немного задрожал, но не от страха, а от прилива эмоций — да с этим человеком можно попытаться договориться, но становиться врагом ой как не хотелось. Вильгельм решил не идти напролом, а поговорить спокойно без манипуляций и присущего ему напора.

Поэтому после того как Гинденбург официально представил Оргулова, соблюдя правила этикета, Вильгельм уже заговорил сам, ощущая, как на нем сконцентрировались взгляды всех, находящихся в этой комнате:

— Здравствуйте, господин генерал. Для меня тоже большая честь наконец-то встретиться